ЯЗЫК ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, поэтический язык, язык словесного искусства это один из языков духовной культуры, наряду с языком религии (культа) и языком науки. Вместе с ними на протяжении ряда последних столетий в культурах европейского типа язык художественной литературы противостоит, в первую очередь, стандартному литературному языку как языку официального быта. Так же как и другие языки духовной культуры, поэтический язык ориентирован на сознательное и активное изменение, на поиск новых выразительных возможностей, а в иных случаях - на оригинальность, в то время как «языковые изменения в массе» случаются совершенно «независимо от какого-нибудь умышленного творчества».

Языки духовной культуры и литературный язык до некоторой степени делят между собой функции выражения смысла и его передачи. Эстетическая «установка на выражение» была осмыслена И.Г.Гаманом, И.Г.Гердером, В.фон Гумбольдтом, немецкими романтиками. Они дали толчок лингвистической поэтике, в первую очередь в Германии (среди немецких последователей Б.Кроче: К.Фосслер, Л.Шпитцер) и в России (А.А.Потебня и его школа, а позднее - теоретики Московского лингвистического кружка и петроградского ОПОЯЗа). Шпитцер писал: «Язык прежде всего - коммуникация, искусство - выражение… лишь при той высокой утонченности, какой достигли соответствующие дисциплины, язык стал рассматриваться еще и как выражение, а искусство - как коммуникация». Русскими «формалистами» экспрессивность, понятая как особая («эмотивная») функция языка, была отделена от его собственно «поэтической функции», проявляющейся в «рефлективности» слова, в его «обращенности на само себя», или, что то же самое, в «сосредоточении внимания на сообщении ради него самого».

В отличие от литературного языка, язык художественной литературы (как и другие языки духовной культуры) благодаря своей «установке на выражение» органически связан с содержанием , непосредственно его в себе заключает. В словесном искусстве достигается единство формы и содержания, если не полное, то хотя бы частичное: здесь может быть семантизирован какой угодно элемент внешней языковой структуры. Не говоря уже о лексике и фонетике, «в числе грамматических категорий, используемых для соответствий по сходству или контрасту, в поэзии выступают все разряды изменяемых и неизменяемых частей речи, числа, роды, падежи, времена, виды, наклонения, залоги, классы отвлеченных и конкретных слов, отрицания, финитные и не личные глагольные формы, определенные и неопределенные местоимения или члены и, наконец, различные синтаксические единицы и конструкции». В поэтическом языке, кроме служебной, грамматической роли, все эти формы могут играть роль образного средства. Вспомним хотя бы восходящие к А.Григорьеву и Потебне наблюдения Л.В.Щербы над семантикой рода и залога в стихотворении Г.Гейне о сосне и пальме («Ein Fichtenbaum steht einsam…») и в его русских переводах: «Совершенно очевидно… что мужеский род (Fichtenbaum, а не Fichte) - не случаен… и что в своем противоположении женскому роду Palme он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине».

Тесной связью содержания и выражения обусловлен также семиотический характер наиболее существенных различий между языком художественной литературы и другими языками духовной культуры. Если религиозно-мифологический символ в пределе тяготеет ко всезначности, а научный термин - к однозначности, то художественный (поэтический) образ в общем случае двузначен, «фигурален», ибо соединяет в себе «прямое» и «переносное» значение. Так как все словесное искусство - в той или иной степени вымысел, «действительный смысл художественного слова никогда не замыкается в его буквальном смысле». Но поэтический вымысел почти всегда более или менее правдоподобен, и потому возможность его реального истолкования полностью никогда не исчезает. А поскольку для выражения поэтического значения, «более широкого» или «более далекого», художник слова свободно пользуется формами бытового языка, постольку прямое, первичное, общеязыковое значение иногда рассматривается как «внутренняя форма», как связующее звено между внешними формами языка и поэтической семантикой.

Одновременная актуализация «поэтического» (художественного) и «прозаического» (бытового) понимания текста создает предпосылки для потенциальной двузначности почти любой языковой формы: лексической, грамматической, фонетической. Это хорошо видно на примере порядка слов в стихотворном произведении. Инверсия в общелитературном языке - это сильное эмфатическое средство, но в поэзии порядок слов синтаксически гораздо свободнее, а следовательно, нарушение его менее значимо, тем более что грамматическая свобода в стихе строго ограничена размером и рифмой. Местоположение того или иного слова предопределено его ритмической формой и часто не может быть изменено без ущерба для данной строки или строфы. В пушкинском «Каменном Госте» (1830) Дон Гуан спрашивает у монаха о Доне Анне: «Что за странная вдова? И недурна?» - «Мы красотою женской, Отшельники, прельщаться не должны…» С точки зрения стандартного синтаксиса («Мы, отшельники, не должны прельщаться женской красотою»), в реплике Монаха все слова не на месте, но от этого они выделены не больше, чем слово «недурна», ритмическая позиция которого нимало не противоречит грамматической.

Эту черту многих стихотворных контекстов абсолютизировал Б.В.Томашевский. Он счел, что «стих есть речь без логического ударения»: все слова в ней равноударны и оттого «гораздо более весомы». Однако даже там, где порядок слов жестко связан с метрической структурой, инверсия, если она не расходится со смыслом, может быть прочитана в экспрессивном ключе, особенно когда поддержана переносом: «Труден первый шаг И скучен первый путь. Преодолел Я ранние невзгоды. Ремесло Поставил я подножием к искусству…» (А.С.Пушкин. Моцарт и Сальери. 1830). Вряд ли можно категорически протестовать против фразовых ударений на словах «преодолел», «ремесло», но и настаивать на такой фразировке нельзя, ибо порядок слов вполне объясним давлением метра. С другой стороны, как отмечал Г.О.Винокур, инверсии в поэтическом языке «далеко не всегда порождались версификационными условиями, например, у Ломоносова в строке: «нагреты нежным воды югом» - ритм не препятствует перестановке слов «нежным» и «воды». В подобных случаях возникает соблазн искать смысловую подоплеку: «Как будто тяжкий совершил я долг» («Как будто совершил я тяжкий долг»); «Хотя обиду чувствую глубоко, Хоть мало жизнь люблю» (здесь несомненная инверсия, разрушающая параллелизм: «Хотя глубоко чувствую обиду, Хоть мало жизнь люблю») и т. п. («Моцарт и Сальери»). Однако и в этих примерах нельзя видеть однозначной эмфазы, поскольку строки такого рода воспринимаются на фоне множества стихов, в которых инверсии - только уступка метру или даже орнаментальный поэтизм, дань литературной традиции. Так реализуется грамматическая двузначность: сквозь «поэтическое» значение инверсии проблескивает «прозаическое», и наоборот.

Своеобразие языка художественной литературы носит не только функционально-семантический, но и формальный характер. Так, в области фонетики русского поэтического языка могут иметь место ненормативные сдвиги сдвиги ударений, а также различия в звуковых дистрибуциях или в звуковом составе, в частности включение на правах «цитаты» звуков из других языков: «Пред Гением Судьбы пора смириться, сор» - рифма к слову «ковер» (А.А.Блок. «Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный…», 1912). Особо следует отметить явление полной поэтической редукции гласных, на возможность которой указывал еще В.К.Тредиаковский в «Новом и кратком способе к сложению российских стихов» (1735). Из современных авторов этим приемом часто пользуется Д.А.Пригов: «Но наступит справедливость И свободные народы Гибралтарского прошейка С Родиной воссъединятся» («Гибралтарский перешеек…», 1978).

Особенности синтаксиса в языке художественной литературы могут заключаться в использовании разного рода нелитературных конструкций: иноязычных, архаических или разговорных. Синтаксис разговорной и художественной речи сближают, в т.ч., нередкие пропуски грамматически подразумеваемых форм, но функции эллипсиса в литературе и за ее пределами часто не совпадают: в поэтической речи восстановление пропущенных членов часто невозможно и нежелательно, так как неопределенно многозначная семантика в большей степени отвечает замыслу поэта. В 12 строках стихотворения М.И.Цветаевой «По холмам - круглым и смуглым…» (1921) нет ни одного подлежащего и сказуемого: «По холмам - круглым и смуглым, Под лучом - сильным и пыльным, Сапожком - робким и кротким - За плащом - рдяным и рваным». Но отсутствие глагольных сказуемых не только не лишает стихотворение динамики, но наоборот, ее педалирует: на месте одного пропущенного глагола - четыре тире, подчеркивающие стремительность и неуклонность движения женских сапожков вослед мужскому плащу.

К области поэтического синтаксиса относятся также все отступления от стандартных языковых норм, выражающиеся в нарушении грамматической связи. Деформация общеязыковой грамматики может выражаться в таких фигурах, как эллипсис, анаколуф, силлепс, эналлага, парцелляция и др. Особый вид солецизма - опущение предлогов, как в стихах Д.Д.Бурлюка или В.В.Маяковского: «Он раз чуме приблизился троном» (В.Маяковский. Я и Наполеон, 1915), - при желании этот и подобные примеры можно интерпретировать и как эллипсис, и как анаколуф. Отдельную категорию случаев составляют инверсии; иногда поэтический порядок настолько свободен, что затемняет смысл: «Его тоскующие кости, И смертью - чуждой сей земли Не успокоенные гости» (А.С. Пушкин. Цыганы. 1824; вместо «гости сей чуждой земли, не успокоенные и смертью»). Наконец, в поэзии может происходить преодоление синтаксиса и высвобождение семантики из связи формальных отношений. Движение в этом направлении Винокур обнаружил у Маяковского: «Морган. Жена. В корсетах. Не двинется» («Пролетарий, в зародыше задуши войну!», 1924). Это не парцелляция: «слова, которые могли бы быть… подлежащим и сказуемым», поэт «разделяет… вставными фразами».

Поэтическая морфология - это все виды нарушения стандартного словоизменения. Таково, во-первых, изменение неизменяемых слов и, во-вторых, конверсия, т.е. переход слова в другой грамматический разряд: перемена рода или склонения, единственное число у существительных, которые в литературном языке имеют только форму множественного числа, и наоборот, переход относительных прилагательных в качественные, смена глагольного вида (напр., простое будущее время у имперфектных глаголов), возвратность невозвратных глаголов, переходность непереходных и многое другое. Плюс к тому поэтическая морфология допускает просторечное, диалектное или архаическое словоизменение: «Я есмь - конечно есь и Ты!» (Г.Р.Державин. Бог. 1784).

Наряду с поэтическим формотворчеством встречается поэтическое словотворчество. Если оно осуществляется в соответствии с общеязыковыми словообразовательными моделями, его следует относить к поэтической лексикологии, но если словотворчество писателя приводит в действие модели, малопродуктивные или непродуктивные за пределами художественной литературы, тогда мы имеем дело с поэтическим словообразованием. Наиболее радикальным изобретателем окказиональных способов словопроизводства, по общему признанию, был В.Хлебников, расширявший поэтический словарь за счет, например, «скорнения» согласных (по аналогии со склонением и спряжением): «творяне» <- «дворяне», «могатырь» <- «богатырь», «можар» <- «пожар». Если у Маяковского большинство неологизмов строится из готовых, легко вычленяемых морфем, то у Хлебникова «смехачи» и «гордешницы» - это ранний этап его словоновшества, от которого он ушел к неологизмам типа «резьмо» и «мнестр».

Едва ли не наиболее заметные отличия поэтического языка от языка официального быта сосредоточены в области лексики: произведение любого жанра может органически включать в себя находящиеся вне сферы общеупотребительного словаря славянизмы и историзмы, архаизмы и окказионализмы, варваризмы, профессионализмы, арготизмы, диалектизмы, просторечие, сленг, а также брань и мат. Меньшее внимание обычно уделяется поэтической фразеологии, в сфере интересов которой находится не только формирование более или менее устойчивых оборотов речи, присущих данному автору, направлению или эпохе, но и трансформация общеязыковых фразеологизмов в языке художественной литературы. К «разложению фразеологических сращений на составные части» из русских писателей, видимо, чаще всех прибегал Н.В.Гоголь. В одном только предложении из «Тараса Бульбы» (1835) он контаминирует четыре клише: «И самые седые, стоявшие, как сивые голуби, и те кивнули головою и, моргнувши седым усом, тихо сказали: «Добре сказанное слово!». Голуби бывают сизыми, а сивыми - мерины, ус обыкновенно крутят, а моргают - глазами.

Помимо творческих отступлений от литературного языка, писатели нередко пользуются правом на случайную, непреднамеренную ошибку. Их язык допускает также любое коверканье национальной речи, чтобы передать душевное состояние либо указать на этническую или социальную принадлежность говорящего субъекта: «Мой труг, мне уши залошило; Скаши покромче…» (А.С. Грибоедов. Горе от ума). Художественный текст легко включает в себя иноязычные вставки, появляющиеся с какой угодно частотой (напр., в макаронической поэзии) и практически любой протяженности (фонема, морфема, слово, сочетание слов, фраза и т.д.). При этом разноязыкие элементы могут быть четко разграничены, как у А.К.Толстого в «Истории государства Российского» (1868), а могут быть «сплавлены» так, что «язык-суперстрат» становится неотделимым от «языка-субстрата» (классический образец - «Поминки по Финнегану», 1939, Дж.Джойса). В отдельных случаях произведение национальной литературы целиком создается на другом языке: например, языком русской художественной литературы бывали французский и немецкий, латынь и церковно-славянский.

Вследствие упорядочения и семантизации внешней формы в языке художественной литературы возникает новый уровень - композиционный. Конечно, свою композицию имеют и тексты, составленные по правилам литературного языка. Но композиция композиции рознь. В языке официального быта композиция определяется преимущественно прагматикой, а в языках духовной культуры -семантикой: изменение композиции непосредственно отражается на содержании (нетрудно представить, что произойдет, если мы в соответствии с фабулой перестроим композицию романов Л.Стерна или М.Ю.Лермонтова). В этом плане «обратный» порядок фраз, абзацев, глав, частей в принципе не отличается от обратного порядка слов. В нормальном случае тема (то, что известно) предшествует реме (тому, что сообщается). Аналогичным образом в нарративном произведении то, что происходит раньше, обычно предшествует тому, что происходит позже; противоположная последовательность является композиционной инверсией, которая так же, как инверсия синтаксическая, стилистически и семантически маркиована.

Содержание композиционного уровня языка художественной литературы составляют семантические структуры , не умещающиеся в рамки простого предложения. Таков, к примеру, сюжет: он в целом или отдельные его звенья могут быть общими для ряда произведений, авторов, литературных эпох, т.е. принадлежащими не тексту, но языку (по сути, именно языковой характер сюжета волшебной сказки установил В.Я.Пропп). В стихотворном языке главной единицей композиционного уровня является строфа. Одна и та же строфическая форма, встречаясь во многих произведениях, имеет при этом свое значение, свой «семантический ореол», делающий более или менее уместным ее использование здесь и сейчас. Строфа может не только усиливать семантику других языковых форм, но также сообщать тексту собственную семантику, связанную с историей ее употребления: так, одическое десятистишие, «высокая» семантика которого обусловлена его связью с торжественной и духовной одой, попадая в «низкие» произведения И.С.Баркова, Н.П.Осипова и др., сообщала их сочинениям ироикомическую окраску.

Примеров того, как композиционные формы аккомпанируют общей семантике, поистине необозримое множество. Труднее продемонстрировать, как композиция формирует смысл самостоятельно, без поддержки других языковых средств. Простейший пример такого рода дает написанное на два голоса стихотворение Н.М.Карамзина «Кладбище» (1792). Картину замогильного сна первый голос рисует исключительно в мрачных тонах, второй - исключительно в светлых. Симметричные реплики чередуются через одну, занимая по три строки каждая. Казалось бы, полярные точки зрения на «жизнь после жизни» представлены поровну - предпочтение не отдано ни одной. Однако «мрачный голос» в этом дуэте начинает, а «светлый» - заканчивает, и потому стихотворение становится гимном вечному покою: «Странник боится мертвой юдоли; Ужас и трепет чувствуя в сердце, Мимо кладбища спешит». - «Странник усталый видит обитель Вечного мира - посох бросая, Там остается навек». Авторская позиция заявлена лишь с помощью композиционных форм, и в этом одно из принципиальных расхождений эстетического языка и бытового: в повседневном диалоге, в отличие от поэтического, не всегда побеждает тот, за кем последнее слово. Так за мнимой диалогичностью композиции скрывается монологичность художественного высказывания.

В литературных произведениях средством создания художественных образов является язык. Так как сфера действия языка, названного К. Марксом «непосредственной действительностью мысли», почти безгранична, то почти безграничны и рамки литературного изображения, вмещающие в себя великое многообразие жизни в ее непрестанном движении. Однако для того, чтобы исключительные возможности литературы представлять действительность со всей полнотой, доступной разуму, чувству и воображению людей, были реализованы, необходима огромная работа писателей над языком их произведений, необходима высокая художественная точность и экономность в выражении ими содержания. На это справедливо указывал М. Горький. «Первоэлементом литературы,- говорил он,- является язык, основное орудие ее и - вместе с фактами, явлениями жизни - материал литературы.
Одна из наиболее мудрых народных загадок определяет значение языка такими словами: «Не мед, а ко всему льнет». Этим утверждается, что в мире нет ничего, что не было бы названо, наименовано. Слово - одежда всех фактов, всех мыслей. Но за фактами скрыты их социальные смыслы, за каждой мыслью скрыта причина: почему та или иная мысль именно такова, а не иная. От художественного произведения, которое ставит целью своей изобразить скрытые в фактах смыслы социальной жизни во всей их значительности, полноте и ясности, требуется четкий, точный язык, тщательно отобранные слова.
Именно таким языком писали «классики», вырабатывая его постепенно, в течение столетий».
Язык как средство создания художественных образов. Некоторые думают, что созданию словесных художественных образов способствуют лишь какие-то особые образные слова, какие-то специальные обороты речи. Конечно, в ряде произведений известную роль играют всевозможные эцитеты, сравнения, метафоры, метонимии, различные поэтические фигуры языка и т. п. Но, во-первых, они далеко не всегда имеют место в литературных произведениях, а во-вторых, и там, где они встречаются, их удельный вес в общем словесном фонде произведения, как правило, невелик (особенно в художественной прозе).
На самом деле, создание живых картин или живое выражение человеческих переживаний, чувств, эмоционально окрашенных мыслей возможно только при владении писателем всем богатством его национального языка. Лишь при этом условии он сумеет найти те немногие или даже единственные, как говорят, слова и выражения, которые наиболее адекватно передадут изображаемое им.
Знаменательно сказанное по этому поводу Чернышевским: «Художественность состоит в том, чтобы каждое слово было не только у места,- чтобы оно было необходимо, неизбежно и чтоб как можно было меньше слов».
Сошлемся, например, на замечание Л. Н. Толстого о двух строках из тютчевского стихотворения «Есть в осени первоначальной...»:
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде...
«Здесь,- говорил Толстой,- это слово «праздной» как будто бессмысленно, и не в стихах так сказать нельзя, а между тем, этим словом сразу сказано, что работы кончены, все убрали, и получается полное впечатление. В уменье находить такие образы и заключается искусство писать стихи...».
В стихах выражение поэтической мысли предстает в предельно сжатой форме: подчас в одной или нескольких строчках сказано так много, что у прозаика заняло бы многие страницы. Вспомним такие известные каждому школьнику, ставшие хрестоматийными пушкинские строки из «Памятника»:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Какое огромное, сложное и прекрасное содержание заключают в себя чеканные пушкинские строчки, когда мы вводим их смысл в соприкосновение с общим пушкинским видением миpa! И «чувства добрые», и «жестокий век», и «свобода», и «падшие» мыслятся тогда во всей их исторической конкретности и во всей их глубине.
В художественной прозе своя точность и своя экономия слов. Вот одна из особо памятных сцен толстовского романа «Воскресение». Катюша ночью идет на станцию встретить едущего проездом Нехлюдова, чтобы сказать ему о самом для нее важном, самом заветном: о скором появлении на свет их ребенка. Из-за непогоды и темноты она запаздывает и вбегает на платформу тогда, когда уже дан второй звонок. Хотя она сразу в освещенном вагоне первого класса видит Нехлюдова, играющего в карты с каким-то офицером, и стучит в это окно, однако офицер, пытавшийся опустить раму, не смог этого сделать. Опустил ее наконец Нехлюдов, но лишь тогда, когда поезд уже шел. Дальнейшее так описано Толстым:
Поезд прибавил хода. Она шла быстрым шагом, не отставая, но поезд все прибавлял и прибавлял хода, и в ту самую минуту, как окно опустилось, кондуктор оттолкнул ее и вскочил в вагон. Катюша отстала, но все бежала по мокрым доскам платформы; потом платформа кончилась, и она насилу удержалась, чтобы не упасть, сбегая по ступенькам на землю. Она бежала, но вагон первого класса был далеко впереди. Мимо нее бежали уже вагоны второго класса, потом еще быстрее побежали вагоны третьего класса, но она все-таки бежала. Когда пробежал последний вагон с фонарем сзади, она была за водокачкой, вне защиты, и ветер набросился на нее, срывая с головы ее платок и облепляя с одной стороны платьем ее ноги. Платок снесло с нее ветром, но она все бежала.
Тут нет никаких специальных образных выражений и слов, а между тем какая потрясающая по силе изображения картина, передающая через рисуемые детали внутреннее состояние Катерины Масловой! Кому-нибудь может показаться, что если художественная точность тут и бесспорна, то нельзя того же сказать о художественной экономии: повторяются несколько раз одни и те же слова и чуть ли не выражения целиком («все бежала», «она бежала», «она все-таки бежала», «она все бежала»; «мимо нее бежали уже вагоны второго класса», «еще быстрее побежали вагоны третьего класса», «пробежал последний вагон»; «поезд прибавил хода», «поезд все прибавлял и прибавлял хода»). Такое представление было бы совершенно неправильным. Наоборот, эти кажущиеся повторения точно рассчитаны великим художником. Благодаря им так ощутимо выступают и мучительное волнение Катюши, и ее решимость во что бы то ни стало сказать Нехлюдову о том, что для нее было больше, чем ее собственная жизнь: страстная надежда на справедливость, вера в торжество добра. Во имя передачи всего этого и нужно было нагнетать и варьировать фразу «она все-таки бежала». И как много говорит уму и сердцу образ бега Катюши по мокрым доскам, по ступенькам, с которых она чуть не сорвалась, по земле, за водокачкой, где ветер со всех сторон набросился на нее,- образ, входящий во взаимодействие с другим образом - бега безжалостной, несущейся мимо Катюши и вразрез с нею жизни! Какие мучительные социальные противоречия русской действительности конца прошлого века преломились в сознании героини романа и до какого огромного трагического символа, с которым в наше столетие перекликнутся образы блоковского стихотворения «На железной дороге», поднимается приведенная сцена, занимающая всего-то десяток строк! Но каждое слово, повторим сказанное Чернышевским, тут «у места», все слова «необходимы и неизбежны» в созданном писателем живом образном организме. Яркий пример художественности языка произведения, которая «в том и состоит, что одною чертою, одним словом живо и полно представляет то, чего без нее никогда не выразишь и в десяти томах».
Понимание той колоссальной роли, которую играет в творениях литературы язык как средство создания художественных образов, проясняет истинный смысл горьковского определения его как «первоэлемента» и дает нужное направление анализу словесных изобразительных средств.
Язык действующих лиц - средство типизации и индивидуализации характеров. Язык того или иного человека характеризует особенности его жизненного опыта, культуры, склада ума, психологии. Понятно, что все это сказывается далеко не в каждом слове или предложении. Но в конечном счете так или иначе дает себя знать. В чеховской «Свадьбе» Дашенька (невеста) одной только фразой раскрывает свой «культурный» уровень: «Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном». В речи няни Татьяны Лариной лишь выражение «Да, пришла худая череда! Зашибло...» (память.- Г. Л.) является просторечием, характеризующим Филипьевну как крестьянку. Дать больше просторечий в ее речи Пушкин не считал нужным, так как одно лишь это выражение в сочетании с общим колоритом меткой народной речи няни давало полное представление о ее облике.
Очень осторожно писатели вводят в речь действующих лиц поговорки, словечки, составляющие индивидуальную особенность речи данного лица. В драме Л. Толстого «Власть тьмы» Анютка говорит «однова дыхнуть»: «К Микитке отец с матерью пришли. Домой берут жить, однова дыхнуть», «Микита, иди скорей, тебя человек один спрашивает, однова дыхнуть»; «Однова дыхнуть, приду, говорит». Однако это выражение употребляется Анюткой в пьесе всего лишь несколько раз. Достигнута индивидуализация речи и сохранена та нужная мера, которая строго соответствует действительной жизни. У Митрича в той же драме несколько раз употребляются такие излюбленные им выражения, как «в рот им ситного с горохом», «о, господи, Микола милослевый». И в его речи эти выражения имеют весьма небольшой удельный вес, хотя также индивидуализируют ее. Но мало того, что подобные «индивидуальные» словечки и словосочетания подлинными художниками употребляются в речи действующих лиц очень умеренно,- они обычно характеризуют лишь очень немногих персонажей. У остальных же таких особых выражений мы не найдем, так как и в действительной жизни речь с такими словечками - явление не очень распространенное.
Индивидуализация речи действующих лиц создается не всегда заметными для читателя средствами: тут играют роль синтаксический строй речи, ее словарный состав, интонация и, конечно, само содержание.
Значительно более ощутима индивидуализация речи действующих лиц у тех писателей, которые стремятся подчеркнуть в этих лицах наиболее характерные для них особенности, отодвигая на задний план или совсем не показывая другие. Они дают крупным планом только некоторые черты действующих лиц, представляющие в данном контексте главный интерес. Примером может служить язык действующих лиц «Мертвых душ». Выспренние мечты и стремления Манилова, его сентиментальная патетика, приторность в обращении прекрасно характеризуются его речью: «Уж такое, право, доставили наслаждение, майский день, именины сердца...», «...Другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы, в некотором роде, можно было поговорить о любезности, о хорошем обращении, следить какую-нибудь этакую науку, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье этакое...». Грубость, топорная прямота и человеконенавистничество Собакевича проявляются в его речи, пересыпанной словами «дурак», «мошенник», «первый разбойник в мире», «собака», «первейший хапуга». Речь Чичикова раскрывает его изворотливость: с каждым человеком он говорит, применяясь к его характеру. К Манилову Чичиков обращается в высокопарно-сентиментальном тоне: «Не имей денег, имей хороших людей для обращения», «О, эта была бы райская жизнь», «Приятный разговор лучше всякого блюда». В разговоре с Коробочкой - другой тон, другая лексика, другие обороты речи. Писатель отмечает, что Чичиков, находясь у Коробочки, «несмотря на ласковый вид, говорил, однако, же с большею свободою, нежели с Маниловым, и вовсе не церемонился». С Коробочкой Чичиков принимает увещевательно-грубоватый тон, который, по его расчетам, здесь наиболее уместен: «Помилуйте, матушка... эх, какие вы!», «Страм, страм, матушка, просто страм...», «...Я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете!», «Да пропади и околей со всей вашей деревней». Постигнув характер Плюшкина, Чичиков в разговоре с этим персонажем «почувствовал, что слово добродетель и редкие свойства души можно с успехом заменить словами: экономия и порядок».. Отсюда такие выражения героя поэмы: «По пяти копеек, извольте, готов прибавить», «По две копейки пристегну, извольте».
Индивидуализация языка действующих лиц служит в то же время и средством его типизации. Язык отдельных персонажен характеризует особенности речи многих людей такого социального облика, такой культуры, такого склада ума. Это, однако, не следует понимать буквально (не обязательно у всех крестьянских девочек конца прошлого века, которые привыкли вводить в речь поговорку, будет именно «однова дыхнуть», не обязательно у помещиков типа Манилова будут «именины сердца»),- здесь имеется в виду типичность общего строя речи, ее преобладающий лексический состав, ее тон.
Важно понимать соотношение между типическим и особенным в языке действующих лиц. Так как язык, художественная речь являются средством создания и формой выражения художественных образов в творениях литературы, то самое качество образа - сращение в нем общего и единичного - необходимо сказывается именно в языке. Этот вопрос получил глубокое освещение в книге академика В. В. Виноградова «О языке художественной литературы». Рассматривая речь главного персонажа романа Достоевского «Бедные люди» Макара Алексеевича Девушкина, В. В. Виноградов убедительно раскрывает типическую основу его речи - разговорное русское городское «просторечие» середины прошлого века, «просторечие», в котором добрую половину составляет фразеология мелкого служило-чиновничьего сословия.
Ученый прежде всего отмечает «формы непосредственно-открытой «чиновничьей» экспрессии» речи Макара Девушкина: «Письмо такое четкое, хорошее, приятно смотреть, и его пре,-восходительство довольны, я для них самые важные бумаги переписываю»; «Делу дадут другой смысл».
Далее В. В. Виноградов пишет о введении Достоевским в речь Девушкина оборотов канцелярской письменности: «Книжку вашу, полученную мною 6-го сего месяца, спешу возвратить вам», «...В нарушении общественного спокойствия... никогда не замечен». Затем исследователем указываются различные социально-языковые приметы речи Макара Девушкина, типичные для «просторечия» его среды и его времени. Тут и церковно-книжная фразеология - «Воздадим благодарение небу», «Всякое состояние определено Всевышним на долю человеческую». Тут и разрушение целостности привычно литературных фраз, выводящее язык Девушкина за пределы интеллигентской речи: «Для утоления жажды, так только единственно для жажды»; и банальная фразеология «галантных» изъяснений с приданным ей официально-чиновничьим колоритом: «Завтра же буду иметь наслаждение удовлетворить вас вполне...»; «Я, мамочка, почел за обязанность тут же и мою лепту положить»; и «торжественные эвфемизмы», как называет В. В. Виноградов нарочито смягчаемые выражения в речи Девушкина: «Аксентий Иванович таким же образом дерзнул на личность Петра Петровича»- в смысле: ударил по лицу; и многое, многое другое, создающее яркое представление о Макаре Алексеевиче Девушкине как человеке определенного рода занятий, определенного уровня культуры.
В то же время, как столь же убедительно показывает В. В. Виноградов, соотнесение Макара Девушкина с мелким чиновничеством не исчерпывает содержания его образа. Выступает индивидуальное, «личностное», находящееся в связи и взаимодействии с общим, социальным и раскрывающее характерное в бедном Макаре Алексеевиче. Из примеров, приводимых В. В. Виноградовым, возьмем лишь один. «Вот пример,- пишет В. В. Виноградов,- искусно построенной «обмолвки» о кухне, «обмолвки», которую Девушкин неудачно старается эвфемистически затушевать описаниями и которая вновь прорывается, утверждаясь как сообщение о «действительности»: «Я живу, в кухне, то есть что я! Обмолвился, не в кухне, совсем не в кухне, а знаете вот как: тут подле кухни есть одна комната (а у нас, нужно вам заметить, кухня чистая, светлая, очень хорошая), ну так вот, как я вам сказал, есть одна небольшая комнатка, уголок такой скромный... вот видите ли, кухня большая в три окна, так у меня вдоль поперечной стены перегородка, так что и выходит как бы еще комната, нумер сверхштатный; все просторное, удобное и окно есть, и все - одним словом, совершенно удобное. Ну, вот это мой уголочек. Ну, так вы и не думайте, маточка, чтобы тут что-нибудь такое; чтобы тут тайный смысл какой был: что вот, дескать кухня! - то есть я, пожалуй, и в самой этой комнате за перегородкой живу, но это ничего... Я себе ото всех особнячком, помаленьку живу, втихомолочку живу...» Здесь все - и спотыкающееся течение как бы непрестанно извиняющейся, прячущей лишения речи, и амбиция, заставляющая стыдливо отрицать свой угол в кухне, и эвфемистические замещения неприятного слова термином из чиновничьего языка - нумер сверхштатный, и мнительная боязнь «тайного смысла», который может быть извлечен «чужим человеком» из его речи, и робкие, успокаивающие ссылки на «гордость» бедняка, живущего «особняком»,- все эти стилистические приметы непосредственно ведут к образу Девушкина». Так в языке действующего лица выступает взаимопроникновение общего и единичного, типичного и особенного.
Организующую роль в языковом оформлении произведения играет авторская речь, часто - особая интонация, которая так или иначе, как об этом говорилось выше, сказывается и в речи действующих лиц. Без этого скрытого голоса самого писателя речь действующих лиц не могла бы вызывать у читателей нужного отношения к ним: оценочный момент отсутствовал бы.
Отношение писателя к тому или иному персонажу подчас передается им и путем взаимодействия голоса автора с голосом действующего лица. Эти голоса иногда сливаются (в тех случаях, когда мысли и чувства данного лица близки автору), порой же внутренняя авторская интонация противостоит смыслу и тону речи изображаемого персонажа. Сравним два отрывка из романа Тургенева «Дворянское гнездо».
Лаврецкий, проводив гостивших у него Калитиных, возвращается теплой летней ночью домой. Звезды исчезали в каком-то светлом дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею в грудь. Лаврецкий наслаждался и радовался своему наслаждению. «Ну, мы еще поживем,- думал он,- не совсем еще нас заела...» Он не договорил, кто или что... Потом он стал думать о Лизе, о том, что вряд ли она любит Паншина; что встреться он с ней при других обстоятельствах,- бог знает, что могло бы из этого выйти; что она понимает Лемма, хотя у ней «своих» слов нет. Да и это неправда: у ней есть свои слова... «Не говорите об этом легкомысленно»,- вспомнилось Лаврецкому.
Мы видим, как непосредственно сливаются, переходят друг в друга авторская передача дум Лаврецкого и его собственные слова. Это сообщает всей сцене тот внутренний лиризм, который и усиливает симпатии читателей к Лаврецкому.
А вот другой отрывок, посвященный Варваре Павловне, которая пребывала в Париже, и некоему журналисту, писавшему о ней в газетах. Данный журналист, пишет Тургенев, был очень противен Варваре Павловне, но она его принимала, потому что он пописывал в разных газетах и беспрестанно упоминал о ней, называя ее то m-me L-tzki, то m-me de ***, cette grande dame russe si distinguee, qui demuere rue de P...; рассказывал всему свету, то есть нескольким сотням подписчиков, которым не было никакого дела до m-m L-tzki, как эта дама, настоящая по уму француженка (une vraie francaise par l"esprit) - выше этого у французов похвал нет - мила и любезна; какая она необыкновенная музыкантша и как она удивительно вальсирует (Варвара Павловна, действительно, так вальсировала, что увлекала все сердца за краями своей легкой, улетающей одежды)... словом, пускал о ней молву по миру,- а ведь это, что ни говорите - приятно. Девица Марс уже сошла тогда со сцены, а девица Рашель еще не появлялась; тем не менее Варвара Павловна прилежно посещала театры. Она приходила в восторг от итальянской музыки и смеялась над развалинами Одри, прилично зевала во Французской комедии и плакала от игры г-жи Дорваль в какой-нибудь ультраромантической мелодраме; а главное - Лист у ней играл два раза и так был мил, так прост - прелесть!
Ироническая интонация автора разрушает здесь лишь внешнее слияние авторского голоса и голосов действующих лиц. Иногда в целях наиболее непосредственного выражения авторского отношения к изображаемому писатели сами как рассказчики выступают в качестве действующих лиц. Так, Лермонтов в «Герое нашего времени» представляет себя очевидцем некоторых событий, показанных в романе, рассказывает о своем близком знакомстве с Максимом Максимычем, передает отдельные наблюдения над Печориным. Порой участие писателя как действующего лица произведения еще ощутимее: например, Достоевский в романе «Униженные и оскорбленные» создает идейно равнозначный самому писателю образ рассказчика Вани, играющего не меньшую, чем другие персонажи, роль в развитии событий. В этих случаях возможность звучания авторского голоса еще более усиливается.
Не следует, однако, всех рассказчиков, выводимых в литературных произведениях, отождествлять с самими писателями. Во многих случаях писатели делают рассказчиками людей другого, чем у них, социального облика, другой культуры, другого психологического склада. Это делается для создания нужного угла зрения или внутреннего взаимодействия голосов рассказчика и самого писателя. Достаточно вспомнить таких рассказчиков, как Иван Петрович Белкин в пушкинских «Повестях Белкина» и гоголевский пасичник Рудый Панько в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».
Язык действующих лиц как особый предмет художественного изображения. Глубоко и тонко охарактеризовал особенности языка действующих лиц (на примере произведений «романного жанра») М. М. Бахтин. Он справедливо написал: «Говорящий человек и его слово в романе есть предмет словесного же и художественного изображения. Слово говорящего человека в романе не просто передается и воспроизводится, а именно художественно изображается и притом - в отличие от драмы - изображается словом же (авторским)».
М. М. Бахтин останавливается на одной из строф, посвященных Ленскому в великом пушкинском романе в стихах:
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна...
и далее пишет: «Поэтические символы этой строфы ориентированы сразу в двух планах: в плане самой песни Ленского - в смысловом и экспрессивном кругозоре «геттингенской души» и в плане речи Пушкина, для которого «геттингенская душа» с ее языком и с ее поэтикой - новое, но уже становящееся типическим явление литературного разноречия эпохи: новый тон, новый голос в разноголосице литературного языка, литературных мировоззрений и управляемой этими мировоззрениями жизни. Другие голоса этого литературно-жизненного разноречия: байронически-шатобриановский язык Онегина, ричардсоновский язык и мир деревенской Татьяны, уездно-бытовой язык усадьбы Лариных, язык и мир петербургской Татьяны и другие языки, в том числе и различные меняющиеся на протяжении произведения непрямые языки автора».
Синонимы и антонимы . Мы говорили, что язык литературного произведения, или, как его иначе называют, художественная речь, вовсе не состоит из какого-то особого набора поэтических слов, а использует все богатство как литературного, так и «речевого» языка того или иного народа. Создание художественных образов, которые должны вызвать многочисленные ассоциации, обогатить наше познание жизни и очеловечить наше отношение к ней, требует огромной работы писателя.
Найти нужное, наиболее точное для данного случая слово - дело нелегкое. Когда-то Надсон написал даже стихотворение о «муках слова». И не одним Маяковским выстраданы слова: «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Черновые рукописи поэтических произведений убедительно демонстрируют тщательность, кропотливость, а порою грандиозность и, можно сказать, подвижничество, проявленные в творческом труде замечательными художниками.
Войти в рассмотрение всех словесных богатств даже одного писателя невозможно - слишком необозримо открывающееся перед нами поле для наблюдений. Да это и не нужно. Достаточно на примере некоторых различных языковых явлений, находящих свое место в творениях литературы, уяснить их значение, выявить их содержательную функцию. Только такой путь - проникновение через отдельное в закономерности общего - представляется здесь единственно возможным.
Поиски писателем необходимого слова ярко выражены, в частности, в выборе им синонимических слов и выражений. Синонимы - слова, близкие по своему значению. Создание синонимов фиксирует различные оттенки в близких, но не тождественных явлениях и понятиях. На значение выбора нужного синонима хорошо было указано в «Опыте Российского сословника» Д. И. Фонвизина.
Комментируя такие синонимические слова, как старый, давний, старинный, ветхий, древний и заматерелый, Фонвизин писал: Старо то, что давно было ново: старинным называется то, что ведется издавна. Давно то, чему много времени прошло. В настоящем употреблении ветхим называем то, что от старости истлело или обвалилось. Древне то, что происходило в отдаленнейших веках. Заматерело то, что временем сильно окоренело и огрубело. Старый человек обыкновенно любит вспоминать давние происшествия и рассказывать о старинных обычаях; а если он скуп, то в сундуках его найдешь много ветхого; нередко бывает - он заматерел в своих привычках. Сих примеров столько ныне, сколько бывало и в древние времена.
Приведенные Фонвизиным синонимы не устарели, как мы видим, и для нашего времени. Лишь одно только слово из употребленных им - «заматерело» - отжило свой век.
А вот комментарии Фонвизина к синонимам «всегда» и «непрестанно».
Всегда - значит во всякое время, при всяких случаях, во всяком положении. Непрестанно - значит без остановки, без прерывания. Не тот писатель хорош, кто пишет непрестанно, но тот, кто пишет всегда хорошо.
Отбор писателем из ряда синонимических слов одного нужного ему для наиболее точной передачи какого-либо факта, мысли, чувства является существенным элементом его работы над языком литературного произведения.
Употребление синонимических слов и выражений помогает писателю разнообразить речь, избегать повторений. Приведем замечательный пример использования Гоголем синонимических выражений, которые он находил в богатейшем по смысловым оттенкам русском языке. Гоголь писал о Чичикове:
О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддерживать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою,- он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре - ив бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина - ив горячем вине знал он толк; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках - и о них судил так, как будто бы он сам был и чиновником и надсмотрщиком.
Здесь мы видим два ряда синонимических выражений: один - отнесенный к собеседникам Чичикова, другой - к нему самому, причем эти синонимические выражения в обоих рядах однозначны. В первом ряду - «шла ли речь», «говорили ли», «трактовали ли», «было ли рассуждение». Во втором ряду - «говорил», «сообщал», «показывал», «не давал промаха», «рассуждал», «знал толк», «судил». Все приведенные нами слова и выражения в контексте гоголевской фразы синонимичны и выполняют здесь определенную задачу: крупным планом дать ведущую черту героя поэмы - его поразительное умение приспособиться к обстоятельствам и лицам, мгновенно постигая характеры и интересы собеседников.
Находят свое применение в поэтическом языке и антонимы, то есть слова, противоположные по своему значению. Они употребляются преимущественно в тех случаях, когда писателю нужно резко противопоставить друг другу различные явления, создать впечатление контраста. Примером такого употребления антонимов может служить пушкинское описание различия между Онегиным и Ленским:
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Употребляются антонимы и для того, чтобы всячески подчеркнуть противоречия внутри одного явления. Примером может послужить знаменитая некрасовская характеристика старой Руси:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!
Употребление синонимов и антонимов далеко не исчерпывает, конечно, возможностей использования писателями огромного богатства смысловых оттенков слова, во многом зависящих от того определенного контекста, в котором слово получает нужное осмысление. Это лишь частный, хотя и важный, случай такого использования.
Особые лексические ресурсы языка . В качестве средств образного воспроизведения действительности писателями используются и особые лексические ресурсы языка. В ряде литературных произведений мы находим архаизмы, то есть устаревшие, вышедшие из употребления или не имеющие уже сколько-нибудь широкого распространения в живой разговорной речи слова и выражения. Хотя сфера применения архаизмов в поэтической речи и не широка, тем не менее при определенных обстоятельствах и они выполняют отводимую им писателями роль в изображении жизни.
Архаизмы употребляются главным образом в произведениях, рисующих далекое прошлое, и способствуют в этом случае созданию соответствующего исторического колорита. Подлинные художники весьма осторожно прибегают к архаизмам: злоупотребление ими может засорить язык произведения, затруднить понимание изображаемого. Обычно писатели строго ограничивают их количество и выбирают те из архаизмов, которые наиболее понятны для современного этим писателям читателя. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к таким произведениям, как «Борис Годунов» Пушкина, «Петр I» А. Толстого, «Емельян Пугачев» Шишкова. Приведем пример из произведения В. Шишкова. Григорий Орлов говорит о великом князе Петре (будущем Петре III) и его жене Екатерине (будущей Екатерине II): Великий князь вместе со своими надменными голштинцами презирает великую княгиню, презирает все русское. А великая княгиня русский народ любит и славой российского оружия дорожит. Она чает, что на ее защиту встанут офицеры гвардии и войско, она такожде полагает найти опору и в публике... - Вдруг он спохватился, нахмурил брови, отрицательно затряс головой.- Нет, нет... Клевещу на нее. Этого желания я из ее уст не слышал и вам о нем не говорил. Ее высочество лишь обретается в сугубом унынии и день и ночь. Ее высочество зело скорбит, однако к ограждению покоя своего никаких мер принимать не тщится, во всем полагаясь на произволение божие...
В. Шишков вводит в речь Григория Орлова только несколько слов, не употребляющихся в современном русском языке («такожде», «зело», «тщится», «произволение»), но все же понятных современному читателю. Некоторые слова в речи Орлова, хотя сами по себе и не являются архаизмами, употреблены в таком контексте, в котором мы теперь употребили бы другие: у Орлова -«обретается», «сугубом», «ограждению», в современной речи - «находится», «особенном», «защите». Наконец, слово «чает» (вместо «надеется»), известное, но малоупотребительное в наше время, дано как общеупотребительное в речи русских людей изображаемой эпохи. Как видно, архаизмы и архаические обороты речи введены В. Шишковым скупо, но в то же время они и достаточны для создания историческою колорита и не затрудняют понимания написанного.
Иногда архаизмы употребляются писателем в целях придания особой торжественности и исключительности поэтической речи, как, например, в стихотворении Пушкина «Пророк». Говоря об огромной роли поэта в воспитании людей, уподобляя его пророку, Пушкин находил особые, «железные», по выражению Горького, слова, с наибольшей силой воплощающие его замысел. Такими словами и явились для Пушкина славянизмы («восстань», «виждь», «внемли», «глаголом»). Они уже не употреблялись в живой речи того времени, но были понятны вследствие их использования в церкви и церковных книгах.
В некоторых случаях архаизмы служат средством иронической характеристики отдельных действующих лиц. Таковы архаизмы в речи попа из «Мистерии-буфф» Маяковского: «Братие!», «Сие на сорок ночей и сорок ден». Эти выражения раскрывали комическое несоответствие данного персонажа изображаемой поэтом революционной эпохе.
К определению архаизмов нужно подходить конкретно-исторически, учитывая развитие языка. Многие слова, являвшиеся архаизмами для Пушкина и Гоголя, не были еще таковыми в XVIII веке. Тогда эти слова непосредственно входили в словарный состав народного языка.
Неологизмами называются новые, ранее не существовавшие в языке слова. Не следует смешивать двух разных явлений: употребления писателями неологизмов, которые уже вошли в словарный состав языка, и создания неологизмов самими писателями. В первом случае неологизмы используются писателями наравне со всеми другими словами, составляющими словарный состав национального языка, и отнюдь не становятся каким-то особым художественным средством. Другое дело, когда писатель, не находя в языке точного названия тому или иному изображаемому им явлению, сам создает нужное, на его взгляд, новое слово. В этом случае неологизм выступает в ряду специальных изобразительно-выразительных средств поэтической речи (до тех пор, пока он не станет общеупотребительным и не потеряет своей особой новизны).
Удельный вес писательских неологизмов в поэтическом языке очень невелик, так как в редких случаях нельзя найти нужных писателю слов в сокровищнице народного языка. Образование же новых слов или же новое видоизменение старых, не оправдываемое действительными потребностями, только вредно: оно засоряет язык ненужными словами, которые, кстати, не удерживаются в народном языке и не закрепляются тем самым в литературном. Подобное ненужное «словотворчество» было характерно, например, для формалистических ухищрений футуристов, старавшихся поразить читателей «своими» словами и даже бессмысленными звукосочетаниями. Большие художники прибегают к созданию неологизмов лишь в случае действительной необходимости в них. В качестве примера можно сослаться на некоторые удачные неологизмы в зрелых произведениях Маяковского. Поэт строго следил за соответствием образуемых им слов строю русской речи. Он, собственно, не выдумывал новых слов, а видоизменял уже существующие для наиболее конкретного и отчетливого выражения новых оттенков мысли. «Я планов наших люблю громадье»,- писал Маяковский, передавая словом «громадье» грандиозный размах и грандиозные перспективы социалистического строительства. «Мне наплевать на бронзы многопудье»,- отказывался поэт от «рукотворного» памятника во имя «построенного в боях социализма».
Отчетливо раскрывали ироническую интонацию поэта такие слова и выражения, как «дамье», «лошадье», «голова заталмужена». Средствами художественного изображения служат порой диалектизмы, или провинциализмы, то есть слова, не употребляемые в литературном языке, а характерные лишь для жителей отдельных областей. Применение диалектизмов в художественных произведениях очень ограничено. Преимущественно они употребляются в речи действующих лиц для их характеристики.
О вреде насыщения авторской речи провинциализмами писал М. Горький: «Мне тоже приходится читать очень много писем рабселькоров, «начинающих» литераторов, учащейся молодежи, и у меня именно такое впечатление: русская речь искажается, вульгаризируется, ее четкие формы пухнут, насыщаясь местными речениями...». Великие писатели вообще избегали непонятных выражений. Они умели найти доступные всем слова, которые, однако, передавали и специфику речи говорящего. Так, Л. Н. Толстой описывал, например, обсуждение крестьянами деревни Панове предложения Нехлюдова об отдаче им земли:
- Наш народ не согласишь ни в жизнь,- сказал сердитый старик.
- Сплошь драка пойдет,- сказал старик с белой бородой и смеющимися глазами.- Бабы друг дружке все глаза повыцарапают.
Здесь нет ни одного слова, которое было бы непонятным читателям, и тем не менее своеобразие речи русских крестьян конца прошлого века воспроизведено очень точно.
В нужных случаях писатель обращается и к варваризмам, то есть к таким словам и оборотам речи иностранного происхождения, которые или еще не вошли в качестве равноправных лексических ресурсов в национальный язык писателя, или не могут войти. Виды варваризмов и возможности употребления их в литературных произведениях различны. Писатель подчас обращается к иностранным словам, дающим точное наименование явлению, которое в родном языке писателя такого наименования еще не получило. Пушкин, стремясь определить отличие Татьяны от претенциозных светских дам, писал о своей героине:
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать, но с головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar. (He могу...
Люблю я очень это слово,
Но не могу перевести;
Оно у нас покамест ново,
И вряд ли быть ему в чести,
Оно б годилось в эпиграмме...)
Поэт потому привел иностранное слово, что соответствующего ему в русском языке не нашел. Характерно, что позднее слово «вульгарный» вошло в словарный состав русского языка.
Возможность использования варваризмов в авторской речи определяется только действительной необходимостью. Употребление же писателем таких иностранных слов, которым точно соответствуют слова его национального языка, только вредно: создается неоправданный параллелизм и тем самым засоряется язык. На недопустимость такого засорения языка указывал В. И. Ленин. В своей заметке «Об очистке русского языка» он говорил: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы?».
Большое применение находят варваризмы в речи персонажей, служа средством их характеристики. Так, Фонвизин, отмечая увлечение русского дворянства конца XVIII века всем французским, передает свойственное речи этого дворянства нелепое смешение обычных русских слов с вульгаризмами и варваризмами. Возмущенная упреками мужа Советница («Бригадир») говорит ему: Неужели ты меня мотовкой называешь, батюшка? Опомнись. Полно ски-ляжничать. Я капабельна (искажение французского слова capable - способна.- Г. А.) с тобою развестись, ежели ты меня так шпетить станешь.
А вот образец речи Иванушки в той же комедии:
Признаюсь, что мне этурдери (легкомыслие.- Г. А.) свойственно, а инако худо подражал бы я французам.
В светских кругах русского дворянства начала XIX столетия насыщение русской речи варваризмами было особенно разительно. Объяснялось это тем, что дворянская верхушка, всячески отделяя себя от своего народа, сменила родной язык на французский. Поэтому, даже прибегая к русской речи, представители светского круга ежеминутно сбивались на французский язык. Получалась так называемая макароническая речь, то есть речь, пересыпанная варваризмами. Изображая представителей этого круга, вынужденных в 1812 году отказаться от французского языка и говорить по-русски, Л. Толстой в романе «Война и мир» замечательно подчеркнул эту особенность их речи. Всем памятен рассказ Ипполита Курагина:
В Moscou есть одна бариня, une dame. ...И она имела une femme de chambre, еще большой росту...
Довольно часто писатели передают ломаную, исковерканную речь людей, говорящих на чужом национальном языке. Хотя в такой речи может и не быть варваризмов в собственном смысле этого понятия, однако вся она по своему строю становится варваристичной, характеризуя чужеземную национальность говорящего. Такова речь Вральмана в фонвизинском «Недоросле»:
Умерить хотят репёнка! Матушка ты моя! Сшалься нат сфаей утропой, катора тефять месесоф таскала, - так скасать асмое тифа ф сфете.
Специальные изобразительные средства языка. Эпитет и сравнение. Тропы . Художественной выразительности литературного изображения способствуют и такие широко распространенные средства языка, как эпитеты, сравнения, метафоры, метонимии, гиперболы. При помощи этих средств писатели имеют возможность выделить те или иные признаки или стороны изображаемых предметов, которые представляются важными при данных определенных обстоятельствах. Например, знакомя читателя «Евгения Онегина» с Ольгой, Пушкин в начале романа характеризует только внешний облик, подчеркивая ее кукольную красоту:
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Все в Ольге... но любой роман
Возьмите, и найдете, верно,
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Рисуя же Ольгу в сцене, предшествовавшей ссоре Ленского с Онегиным, поэт подчеркивает ее тщеславие. Эта особенность характера Ольги проступала в «лице самолюбивом». В данном случае перед нами то особенное определение, которое называется эпитетом.
В отличие от логического определения эпитет не содержит в себе разделительного значения. В то время как логическое определение отделяет признак одного предмета от признаков других, эпитет, как и другие изобразительно-выразительные средства языка, вызывает в нашем сознании целостное представление об изображаемом предмете, рассматриваемом писателем в том или ином аспекте. Вот две фразы: одна - с логическим определением, другая - с эпитетом. Первая: «Эту клумбу следует обложить желтыми листьями». В данном случае слово «желтыми» - логическое определение, так как имеет разделительный смысл (подчеркивается, что обложить клумбу следует именно желтыми, а не какими-либо другими листьями - зелеными, красными, лиловыми).
Мы читаем у Лермонтова:
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
Здесь слово «желтые» является эпитетом. В приведенном предложении оно не имеет своим назначением отделить определяемый цвет листьев от других возможных цветов, а вызывает в нашем сознании представление об осени.
Не имеют разделительного значения и цветовые определения, встречающиеся в есенинском стихотворении: «Май мой синий, июнь голубой». Они призваны подчеркнуть яркую синь весеннего пробуждения. природы и мягкую голубизну начала лета. Это - эпитеты.
Эпитетами могут быть различные части речи. Чаще всего эпитеты выражены прилагательными, но нередко мы встречаемся с эпитетами-существительными («волшебница-зима», «мать - сыра земля», «мороз-красный нос»), наречиями («Пристяжные... щеголевато переступают ногами»), деепричастиями («Волны несутся, гремя и сверкая»).
Бывают случаи, когда роль эпитетов выполняют местоименные слова, выражающие в определенном контексте превосходную степень того или иного состояния человеческой души. На это справедливо указал А. Квятковский в своем «Поэтическом словаре» и привел убедительные примеры:
Ведь были схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
(М. Лермонтов)
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина.
(Ф. Тютчев)
Однако надо к этому добавить, что «выражение превосходной степени какого-либо состояния» может осуществляться не только эпитетными местоимениями, но и другими частями речи. Поучительно в этом отношении сравнить подробное описание Лермонтовым чувств Тамары, полюбившей Демона, с двумя строчками блоковского стихотворения «Демон», написанного 19 апреля 1910 года (другое стихотворение под тем же названием было написано А. Блоком позднее). Если Лермонтов стремится передать всю сложнейшую гамму чувств, надежд, мечтаний и борений своей героини, то Блок, отнюдь не повторяя своего предшественника, но сохраняя в памяти силу и красоту лермонтовского изображений Тамары, создает при помощи всего лишь двух эпитетов, выраженных не местоимениями, а другими частями речи, столь же неопределенное и, благодаря этому, столь же уходящее в бесконечность представление о внутреннем мире героини своего стихотворения. Вот лермонтовская характеристика:
Она, вскочив, глядит вокруг-
Невыразимое смятенье
В ее груди; печаль, испуг,
Восторга пыл - ничто в сравненье.
Все чувства в ней кипели вдруг;
Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал...
Вот две блоковские строчки:
В томленьи твоем исступленном
Тоска небывалой весны...
По своему содержанию эпитеты могут быть разделены на изобразительные и лирические. Изобразительные эпитеты выделяют существенные стороны изображаемого без привнесения оценочного элемента (например, эпитет «желтые» в приведенных строках Лермонтова).
В лирических эпитетах, напротив, прямо выражено отношение писателя к изображенному. «Божественная ночь! Очаровательная ночь!»- характеризует украинскую ночь Гоголь. «И вы не смоете всей вашей черной кровью поэта праведную кровь»,- пишет Лермонтов в «Смерти поэта».
Подчас в одних и тех же эпитетах одновременно наличествуют и лирический и изобразительный элементы. Вот гоголевское описание Днепра:
Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет, ни прогремит. Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина; и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру.
В этом отрывке эпитеты не только выделяют существенные черты в изображаемом, но и раскрывают высокое патриотическое чувство Гоголя, любующегося великой рекой Украины.
Выделение существенных для определенного жизненного контекста черт в изображаемых писателем явлениях - приобретение нового времени. В древности было не так. Об этом свидетельствуют так называемые постоянные эпитеты, которые мы находим еще на ранней ступени развития устного народного творчества. Здесь различные жизненные контексты, в которых представали одни и те же явления, предметы и лица, еще не влекли за собой многообразия художественных определений. Наоборот, изображение определенных явлений обычно сопровождалось устойчивыми, отнесенными к этим явлениям эпитетами: «добрый молодец», «красна девица», «море синее», «поле чистое», «мать - сыра земля», «скатный жемчуг».
Народ в начале художественного развития был еще не в состоянии охватить многообразие признаков предметов, а ограничивался указанием на те признаки, которые чаще всего характеризовали данные предметы. На ранней стадии художественного развития люди не научились еще отмечать все конкретные индивидуальные особенности, оттенки, полутона, однако уже выделяли наиболее существенное.
Дальнейшее развитие сознания народа, успехи познавательной работы людей сказались как на общем обогащении языка, так, в частности, и на все растущем богатстве эпитетов. Современный писатель при помощи эпитетов передает максимальное многообразие признаков предмета, взятого к тому же лишь в определенном аспекте. Если, например, древнее устное творчество неизменно характеризовало море одним и тем же эпитетом «синий», то вот лишь некоторые из эпитетов, употребляемых М. Горьким при описании моря: море «улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок», «ветер ласково гладил атласную грудь моря, зеленоватые волны», море, «мягкое и серебристое», «опаловая даль моря», «на воде все больше серебряных пятен от лунных лучей», «пышные зеленоватые гребни волн».
Важным изобразительно-выразительным средством языка является сравнение. Писатели прибегают к нему тогда, когда выделение существенных признаков в изображаемом может быть особенно выразительно осуществлено при помощи сопоставления его с чем-то знакомым и похожим. Поэтому и внешне сравнение выражается в уподоблении одного какого-либо явления другому при помощи слов как, словно, будто, это, похож и т. д. Например, Пушкин так передает тягостный характер рассеянной светской жизни, которой он отдал некоторую дань в молодые годы:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Лермонтов так характеризует Демона, отрешенного от радостей и горестей человечества, исполненного «бессменной» печали и несущего груз «непризнанных мучений»:
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь,- ни мрак, ни свет!..
А вот как пишет Маяковский о действенном значении поэзии:
И песня, и стих - это бомба и знамя...
В нескольких словах указывается и разящая, обличительная сила поэзии, и ее воспитывающая, организующая роль в жизни людей. Так же как и эпитет, сравнение может иметь неопределенный характер, способствующий передаче поэтом предельного накала чувств. Так, мы читаем у Есенина:
А когда ночью светит месяц,
Когда светит... черт знает как!
По своей форме сравнения могут быть прямыми и отрицательными. Приведенные выше примеры представляют собой прямые сравнения: сопоставление изображаемого явления с каким-либо другим, похожим на него, дается в прямой утвердительной форме.
Отрицательные сравнения внешне построены по принципу отделения одного явления от другого, однако внутренне, так же как и другие сравнения, сближают их, поясняя одно другим. Отрицательные сравнения были широко распространены в устной народной поэзии. Например:
Не звезда блестит далече в чистом поле -
Курится огонечек малешенек.
Применяются отрицательные сравнения и в произведениях классиков. Так, Пушкин в одной из «Песен о Стеньке Разине», передавая самый дух народных песен, пишет:
Что не конский топ, не людская молвь,
Не труба трубача с поля слышится,
А погодушка свищет, гудит,
Свищет, гудит, заливается,
Зазывает меня, Стеньку Разина,
Погулять по морю по синему.
У Некрасова («Мороз, Красный нос»):
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи:
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Нередки случаи создания писателями так называемых развернутых сравнений, функция которых заключается или в раскрытии ряда признаков одного явления, или в характеристике целой группы явлений. Гоголь говорит о Чичикове:
Появление его на бале произвело необыкновенное действие. Все, что ни было, обратилось к нему навстречу, кто с картами в руках, кто на самом интересном пункте разговора... Не было лица, на котором бы не выразилось удовольствие или, по крайней мере, отражение всеобщего удовольствия. Так бывает на лицах чиновников во время осмотра приехавшим начальником вверенных управлению их мест: после того, как уже первый страх прошел, они увидели, что многое ему нравится, и он сам изволил наконец пошутить, то есть произнести с приятною усмешкой несколько слов. Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей, у самого выхода, какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот, по неизменным законам отражения, выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
В этом сравнении раскрываются и подобострастие губернского дворянства, и его тяготение к магическому слову «миллионщик» (а вовсе, конечно, не к личным качествам Чичикова), и его явные или тайные меркантильные расчеты, и его лицемерие.
Классическим примером сравнения, проходящего через все произведение, является знаменитое лермонтовское стихотворение «Поэт», в котором через сравнение поэта с кинжалом раскрывается современное Лермонтову состояние поэзии и требования к ней взыскательного поэта.
Как и эпитеты, сравнения содержат подчас определенную эмоциональную окраску, выражают непосредственное отношение автора к изображаемому. Пушкин пишет об окрепшей в петровское время России:
Но в искушеньях долгой кары,
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
В этом сравнении сказались любовь поэта к России, гордость за свою великую страну, которая в труднейших условиях выросла в державу мирового значения.
Маяковский так подчеркивал близость советским людям великих трудов Маркса:
Мы открывали Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни...
Во многих приведенных нами примерах из сочинений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова эмоциональная окраска сравнений также ясно ощущается.
Увеличение богатств языка происходит не только за счет образования новых и видоизменения старых слов, но и за счет употребления уже имеющихся слов в различных возможных значениях. Большое место занимают, в частности, в нашей речи тропы - слова, употребляемые в переносном смысле. В ряде случаев путем перенесения признаков с одного предмета на другой можно подчеркнуть существенную особенность характеризуемого предмета более конкретно, ярко и точно, чем прямым определением его. Так, отмечая исключительную твердость характера того или иного человека, мы говорим «железный человек» или «железный характер». Слово «железный» употреблено нами не в буквальном смысле (ср. с выражением «железная крыша», «железный сундук»), а в переносном: одно из свойств железа, именно его твердость, используется здесь для обозначения основного качества определяемого характера. Сообщая об ухудшении погоды, мы обычно говорим: «погода хмурится», перенося на погоду свойство, присущее человеку. В этих и подобных им случаях перенесение значения с одних предметов на другие помогает с наибольшей точностью представить себе существо предмета, о котором идет речь.
Обращение писателя к тропам определяется необходимостью, а отнюдь не целями «украшательства». Употребление в произведении того или иного тропа должно быть строго оправдано: большие писатели применяли тропы лишь в тех случаях, когда именно при помощи их можно было наиболее художественно точно и ярко выделить существенную сторону в изображаемом.
Все тропы основаны на внутреннем сближении признаков различных явлений, но принципы такого сближения весьма многообразны, обусловливая различные виды тропов. На важнейших из них мы и остановимся.
Метафора - троп, основанный на сходстве двух явлений, скрытое сравнение. В отличие от простого сравнения, имеющего два члена: то, что сравнивается, и то, с чем сравнивается,- метафора располагает только вторым. Тем самым явление, о котором идет речь, в метафоре лишь подразумевается. У Маяковского в «Разговоре с фининспектором о поэзии» интересный переход от сравнения к метафоре. Отсюда - отличие их друг от друга особенно ощутимо:
Поэзия -
та же добыча радия,
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь,
единого слова ради,
тысячи тонн
словесной руды.
Прямое сравнение поэзии с добычей радия уступает место затем метафоре: «тысячи тонн словесной руды».
Великие поэты создавали метафоры только тогда, когда это способствовало лучшему раскрытию содержания произведения. Внешне красивые, но бессодержательные метафоры были им чужды. В стихотворении Пушкина «Когда для смертного умолкнет шумный день» употреблено такое метафорическое выражение: «Воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток». Пушкин передает скорбные воспоминания о различных тягостных эпизодах его жизни. Чтобы подчеркнуть печальную для него последовательность этих воспоминаний, этих встающих в памяти страниц жизни, поэт и прибегает к приведенной выше метафоре (свиток, развертываясь, последовательно открывает одну строку за другой). В восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин рассказывает о состоянии Онегина, влюбленного в Татьяну, преданного воспоминаниям и сожалениям о прошлом, Онегину представляется то убитый им Ленский, то сидящая у окна Татьяна, то опять Ленский, и вновь и вновь Татьяна. Чтобы с наибольшей точностью передать смятение чувств Онегина, возникновение, столкновение, возвращение воспоминаний, Пушкин создает такую метафору: «А перед ним (Онегиным.- Г. А.) воображенье свой пестрый мечет фараон». Мы видим, как емки обе эти метафоры, какое большое содержание в них заключено. Недаром писал Гоголь о творениях Пушкина: «Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт».
Чрезвычайно выразительны метафоры у Маяковского. В поэме «Во весь голос» Маяковский пишет о своем служении поэта - солдата революции - народу. Значение отдельных жанров своих произведений Маяковский раскрывает в ряде блестящих метафор, основанных на внутреннем уподоблении этих жанров разным родам оружия. В целом поэт создает общее скрытое сравнение своего творчества с делом воина, сражающегося за революцию:
Парадом развернув
моих страниц войска, я прохожу
по строчечному фронту. Стихи стоят
свинцово-тяжело, готовые и к смерти
и к бессмертной славе. Поэмы замерли,
к жерлу прижав жерло нацеленных
зияющих заглавий. Оружия
любимейшего род, готовая
рвануться в гике, застыла
кавалерия острот, поднявши рифм
отточенные пики. И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали, до самого
последнего листка я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Если в поэтической практике имеют место произведения, целиком основанные на каком-либо одном сравнении, то встречаются и произведения, представляющие собой развитие одной метафоры. Примером может послужить такое стихотворение Пушкина:
В степи мирской, печальной и безбрежной,
Таинственно пробились три ключа:
Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,
Кипит, бежит, сверкая и журча;
Кастальский ключ волною вдохновенья
В степи мирской изгнанников поит;
Последний ключ - холодный ключ забвенья,
Он слаще всех жар сердца утолит...
Часто в произведениях поэзии мы встречаем такие выражения, как «железный стих», «сны золотые», «шелковые ресницы», «утро седое», «туманная юность». В этих случаях метафоричны только определения. Они одновременно выполняют функции эпитетов и метафор и называются метафорическими эпитетами. В отличие от приведенных выражений, являющихся метафорическими эпитетами, в таких словосочетаниях, как «зеленый шум» у Некрасова или «луны часы деревянные» у Есенина (которые «прохрипят» поэту «двенадцатый час»), отделить определения от определяемых слов нельзя: их смысл исчезнет. И «зеленый шум» и «часы деревянные» здесь метафоры.
Особым видом метафоры является олицетворение. В глубокой древности одухотворение природы, наделение ее свойствами одушевленных существ было присуще не развитому еще человеческому сознанию и нашло широкое отражение в памятниках древнего творчества. Затем олицетворение стало одним из поэтических средств, помогающих выделять в изображаемом существенные черты. Постепенно сфера его применения расширилась, в него стали входить не только явления природы, но и предметы, и понятия. Олицетворение природы:
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной,
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
Умывается снегами рассыпчатыми;
Как красавица, глядя в зеркальце,
В небо чистое смотрит, улыбается.
(Лермонтов)
Олицетворение результатов человеческой деятельности:
Тогда божественны науки
Чрез горы, реки и моря
В Россию простирали руки.
(Ломоносов)
Олицетворение явления или действия:
Я свистну - и ко мне послушно, робко
Вползет окровавленное злодейство,
И руку будет мне лизать, и в очи
Смотреть, в них знак моей читая воли.
(Пушкин)
Близка метафоре аллегория (иносказание). В то время как метафора обычно дается в контексте неметафорических выражений, аллегория охватывает все произведение в целом: под изображаемыми в аллегорических произведениях существами, явлениями, предметами всегда разумеются другие лица, факты, вещи. Аллегоричны во многих случаях пословицы («Повадился кувшин по воду ходить - там ему и голову сложить»; «Отведала свинья полена - помнит, где поела»), народные загадки («Конь бежит - земля дрожит»; «Черная корова весь мир поборола»), басни и ряд других произведений, которым специально придана форма иносказания. Аллегория, как, и другие тропы, выделяет существенное, главное в изображаемом. Особенно ясно это сказывается в баснях и подобных им аллегорических произведениях, изображающих черты людей в образах животных (изображение хитреца в образе лисы, жадного и злого человека в образе волка, труса в образе зайца и т. п). Аллегория служит в ряде случаев средством создания целого образа или всей системы образов произведения. Как средство поэтического языка аллегория чаще всего применяется в речи действующих лиц, по тем или иным причинам прибегающих к иносказанию. Вспомним, например, разговор хозяина постоялого двора с Пугачевым в «Капитанской дочке»:
Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему. (Пугачеву.- Г. А.) и, взглянув ему в лицо; «Эхе,- сказал он,- опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?»- Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком - да мимо. Ну, а что ваши?»
- Да что наши! - отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор.- Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях; черти на погосте.- «Молчи, дядя,- возразил мой бродяга,- будет дождик, будут и грибки, а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит».
Аллегорические выражения в авторской речи встречаются чаще всего в произведениях, близких традициям устного народного творчества. Например, в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»: «Замок - собачка верная: не лает, не кусается, а не пускает в дом!» О топоре говорится: «Всю жизнь свою ты кланялся, а ласков не бывал».
Иной принцип перенесения значения с одного явления на другое лежит в основе метонимии. Метонимия создается не путем сопоставления сходных предметов и их признаков, а путем сближения отличных друг от друга предметов, находящихся в той или иной внешней или внутренней связи между собой. Виды метонимии весьма различны, так как различны возможные связи между предметами. Одним из видов метонимии является перенесение значения с содержимого на содержащее. Часто говорят: «Я выпил два стакана», «Я съел уже одну тарелку» - вместо «два стакана чаю», «тарелку супа». Как изобразительное средство поэтического языка метонимия выступает только тогда, когда ее метонимический характер явно ощущается. Приведенные выше обороты речи стали обычными и утратили в сознании людей свой метонимический характер, как, например, утратило его слово «язык», употребляемое вместо слова «речь». Поэтому, когда мы читаем у Крылова: «Я три тарелки съел», ощущения метонимического оборота речи у нас не возникает. Но когда мы читаем у Пушкина: «Ковши круговые запенясь шипят», то в этом мало распространенном словоупотреблении ясно ощущается перенесение значения с содержимого на содержащий его сосуд.
К другому виду относятся метонимии, в которых имя автора заменяет его произведения. Например, у Некрасова: «...Белинского и Гоголя с базара понесет». Близко к этому и перенесение значения с исполнителя музыкальных произведений на инструмент:
Только слышно, на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
(Исаковский)
Иногда метонимии представляют слова и выражения, в которых действие или его результаты заменены наименованием орудия этого действия. Например: «Перо его местию дышит» (А. К. Толстой); «Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам» (Пушкин).
Особый вид метонимий составляют выражения, характеризующиеся заменой какой-либо вещи материалов, из которого она сделана. Например: «Не то на серебре,- на золоте едал» (Грибоедов); «За злато отвечает честной булат» (Пушкин). Случается, что метонимии содержат такие слова и выражения, в которых переносится значение с людей, находящихся в определенном месте или населяющих определенную страну, на это место или на эту страну. Например: «...все поле охнуло» (Пушкин); «...ложи блещут: партер и кресла - все кипит» (Пушкин); «Плачь, русская земля! но и гордись» (Некрасов). К метонимиям принадлежат слова и выражения, в которых отдельный атрибут явления замещает его целиком.
Все эти виды метонимий (главнейшие, разумеется) лишь разными способами осуществляют одну задачу: содействуют выделению в изображаемом важнейшего, значительного с точки зрения автора.
Синекдоха - особая разновидность метонимии Она основана на перенесении значения с одного явления на другое по признаку количественного отношения между этими явлениями. Иногда единственное число употребляется вместо множественного. Например: «Все спит - и человек, и зверь, и птица» (Гоголь) ; иногда же - множественное вместо единственного: «Мы все глядим в Наполеоны» (Пушкин). Подчас определенное число дается вместо неопределенного: «мильон терзаний» (Грибоедов), порой родовое понятие - вместо видового: «Ну что ж, садись, светило» (Маяковский), и наоборот - видовое вместо родового: «Пуще всего береги копейку» (Гоголь).
К тропам относятся гипербола и литота. Гипербола - художественное преувеличение, а литота - художественное преуменьшение. Переносный смысл, заключенный в них, состоит, в отличие от других тропов, не в том, что под сказанным следует разуметь какие-то другие явления, а в том, что огромное, не соответствующее реальности преувеличение или преуменьшение размеров изображаемого не является буквальным. Функции гиперболы и литоты в том, чтобы заострить внимание читателей на преувеличиваемых или преуменьшаемых признаках явлений как на существенных. Когда Гоголь, описывая Днепр, восклицает: «Редкая птица долетит до середины Днепра», то мы не воспринимаем это выражение в его буквальном значении: в нашем сознании возникает лишь представление о той «величавой ширине» Днепра, которую любовно рисует писатель.
Когда Некрасов показывает своего малютку мужичка и говорит о том, что этот мальчик «сам - с ноготок», то мы опять-таки не воспринимаем данного выражения буквально. Мы представляем себе очень маленького мальчика, у которого в условиях того времени было отнято детство и который был вынужден выполнять работу взрослого человека.
Гиперболы и литоты являются не только средствами поэтического языка, но в ряде случаев и способами создания целых больших образов. Особенно это сказывается в произведениях устного народного творчества (обрисовка непомерной силы богатырей вызывала представление о могучей силе народа). Широко распространены принципы гиперболизации образов в творчестве отдельных писателей (например, у Гоголя). Однако такая роль гиперболы и литоты выходит за рамки вопросов поэтического языка.
Применяется в литературных произведениях и прием иронии. Иронией называется такое выражение насмешки, при котором внешняя форма ее противоположна внутреннему значению. Вот два примера. В крыловской басне Лисица спрашивает Осла: «Отколе, умная, бредешь ты, голова?» В «Мертвых душах» Гоголь пишет, что только после смерти прокурора близкие ему люди, увидев «бездушное тело», «с соболезнованием узнали, что у покойника была, точно, душа, хотя он, по скромности своей, никогда ее не показывал». Злая или горькая ирония называется сарказмом (см., например, описание Крыловым Волка в басне «Волк на псарне» или характеристику Гоголем значительного лица в повести «Шинель»). Ирония выявляет существо изображаемого предмета и отчетливо раскрывает авторское отношение к нему.
При обозначении того или иного лица или явления писатель вместо точного названия прибегает порой к описательному выражению. Пушкин в «Полтаве» вместо «Петр I» пишет: «герой Полтавы», в «Евгении Онегине» вместо «Байрона» говорит: «певца Гяура и Жуана». Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта» вместо имени Пушкина употребляет выражение «невольник чести». Замена собственного имени или названия описательным выражением называется перифразом. Перифраз преследует те же цели, что и другие средства поэтического языка. В качестве примера остановимся- на значении приведенных выше перифразов. В «Полтаве» Пушкин показал доблесть русского народа и отметил огромную роль Петра I в победе над шведами. В этом случае перифраз «герой Полтавы» указывает на тот признак Петра, который в данном контексте в особенности важен поэту: В «Евгении Онегине», раскрывая умонастроения и литературные симпатии героя романа, Пушкин показывает, что Онегин разочаровался в литературе, сделав, однако, исключение для Байрона. Выделяя тех героев английского поэта, которые были Онегину наиболее близки, Пушкин прибегает к перифразу - «певцу Гяура и Жуана». Лермонтову важно в стихотворении «Смерть поэта» подчеркнуть мотивы, заставившие Пушкина драться с Дантесом, отсюда и закономерность перифраза «невольник чести».
Во взаимодействии с другими словами и словосочетаниями изобразительно-выразительные средства помогают писателям ярко и выразительно рисовать существенные черты изображаемых явлений, передавать различные оттенки мыслей, выражать нужное, с точки зрения авторов, отношение к изображаемому. Наиболее значительна роль специальных словесных изобразительных средств в стихотворных произведениях, особенно романтических, обычно тяготеющих к образным словам и выражениям. В таких произведениях печать целого на каждом из этих средств выступает наиболее явно - они «сопрягаются» в единую систему, действенно участвующую в воплощении художественного произведения в целом.
Остановимся, например, на лермонтовской поэме «Мцыри». Лермонтов воспел в ней лучших людей своего времени, для которых жизнь немыслима без родины и свободы, без борьбы, деяний и подвигов, без любви, без упоения красотой бытия. Вместе с тем поэт поведал о великой трагедии этих людей, лишенных в силу неблагоприятных для них исторических условий человеческих ценностей жизни, и выразил страстный протест против всего, что подавляло человеческое в человеке, принижало его.
Эта основная идея предстала в образе Мцыри - пламенного патриота, вольнолюбца и жизнелюбца, обреченного на монастырскую неволю, отрешенного от всего прекрасного и дорогого, что он любил и к чему стремился. «Вкушая, вкусил мало меда, и се аз умираю»,- говорится в эпиграфе к поэме. Но это не возглас бессилия и отчаяния, а гордое отрицание жалкого существования, подменившего жизнь, это ответ на поставленный в «Мцыри» вопрос:
...для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.
Лежащая в основании лермонтовской поэмы антитеза между бурной натурой Мцыри и всем, что было для него настоящей жизнью, с одной стороны, и пленом, рабством, отказом от всего живого - с другой, получила свое художественное осуществление прежде всего я преимущественно именно посредством специальных изобразительных средств языка.
Мцыри - «душой дитя, судьбой монах». И чтобы раскрыть эту трагическую коллизию, в исповеди героя поэмы создается два ряда противоположных друг другу понятий, мыслей, чувств, положений, сильно и точно обозначенных соответственными образными словами и выражениями (эпитетами, сравнениями, различными тропами). Мы узнаем о «пламенной страсти» Мцыри к родине и свободе, о его устремлении в «чудный мир тревог и битв», к «вольным, как орлы», людям, к «милым ближним и родным». Узнаем, какими «священными словами», какими «сладостными» именами являются для него слова «отец» и «мать». Узнаем, с каким наслаждением вбирает в себя детская душа героя поэмы великолепие земли: «прекрасный свет», «пышные поля», «радужный наряд растений», хранящий «следы небесных слез», «волшебные, странные голоса» природы, как будто ведущие речь о «тайнах неба и земли», небесный свод, который «так прозрачно был глубок, так полон ровной синевой». Пылкое же и высокое чувство любви, на которое способен Мцыри, передают его слова о молодой грузинке, о ее голосе, «так безыскусственно живом, так сладко вольном, будто он лишь звуки дружеских имен произносить был приучен», о «мраке очей», скрывавшем в своих глубинах «тайны любви». Живое ощущение красоты природы, всей многоцветной и многозвучной жизни земли органически связано у Мцыри с ощущением гармонической целостности бытия, которую он находит не только в своем сердце, живущем воспоминаниями об отце, сестрах, родном ауле, Кавказе, но и в ощущаемом им или грезящемся ему устремлении всей природы к единению. Отсюда различные уподобления: «деревья, шумящие свежею толпой, как братья в пляске круговой»; «груды темных скал», которых «объятья каменные...простерты в воздухе давно» и «жаждут встречи каждый миг»; «облачко за облачком», как «белый караван залетных птиц».
Все это и вызывает то высокое и светлое чувство «земного упоенья», о котором Лермонтов писал в своих стихах, противопоставляя его чуждой ему «небесной красоте», а здесь, в «Мцыри»,- «раю и вечности». Как и в стихотворении «Выхожу один я на дорогу...», где даже за гробовой доской поэт хотел бы слышать могучий и пленительный голос жизни, так и в «Мцыри» предстает в «Песне рыбки» картина хотя и посмертного, но исполненного таких чарующих живых красок покоя, что звучащий в поэме гимн «земному упоению» получает свое окончательное завершение. Вся символика «Песни рыбки» - «пляска круговая», которая будет веселить «туманный взор» и «дух усталый» Мцыри, «говор чудных снов», под который «пройдут года, пройдут века»,- исполнена утверждения силы и красоты жизни, побеждающей смерть.
Это не значит, что на задний план отступает трагическая судьба Мцыри. Нет, второй ряд образных слов и выражений, о котором уже говорилось, в достаточной мере способствует ее осознанию. Противопоставление всем великим человеческим возможностям героя поэмы его горестного положения монастырского затворника, который должен отрешиться от всех человеческих желаний, живых чувств, больших дел, и раскрывает трагедию Мцыри в ее истинном значении. Становится ясно, чем стала жизнь для лучших людей николаевской России.
Мцыри «жил в плену», в «кельях душных», пребывание в которых уподобило его «цветку темничному». Он был обречен на мучительное одиночество, на всегдашнее ощущение своего отщепенства от человеческого целого,- отсюда образ «грозой оторванного листка», скорбное признание в том, что он «у себя не находил не только милых душ - могил!». Так, немногими емкими и точными образными словами и выражениями раскрыта трагедия отнятой жизни, похищенного счастья.
В заключение нельзя не сказать об одном слове в исповеди Мцыри, слове самом обычном, которое, однако, приобрело в общем контексте огромный, даже обобщающий образный смысл. Мцыри говорит исповедующему его чернецу:
Пускай теперь прекрасный свет
Тебе постыл: ты слаб, ты сед,
И от желаний ты отвык
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил,- я также мог бы жить!
Здесь поражает слово забыть. Обычно в подобных случаях говорят: есть что вспомнить. Слова же Мцыри, что монаху «есть в мире что забыть», указывают на нечто пусть немногое, но все же бывшее у него в прошлом. У Мцыри же настоящей жизни не было вовсе,- забыть ему совсем нечего. Вот почему К. Ваншенкин и заметил, что слово «забыть» придает исповеди Мцыри пронзительно-тоскливый смысл.
Своеобразие поэтического синтаксиса каждого писателя. Синтаксическое строение языка каждого писателя весьма своеобразно. Это строение зависит и от общего характера творчества писателя, и от конкретных объектов изображения, и, наконец, от писательского расчета на определенного читателя. Общий характер творчества писателя накладывает определенную печать и на поэтический синтаксис.
Л. Толстой стремился показывать людей во всей «подробности мыслей и чувств», раскрывать «диалектику души». Эта внутренняя установка писателя обусловила столь характерные для него внешне очень сложные, но чрезвычайно точные по смыслу фразы. Он не останавливается перед тем, чтобы в одной фразе передать психологическое состояние двух людей, если состояния этих людей были взаимно обусловлены и вследствие этого не могли быть оторваны друг от друга. Например, в «Анне Карениной» Толстой останавливается на том моменте в отношении Анны с Вронским, когда изолированная от общества, разлученная с сыном Анна боится потерять единственное оставшееся у нее в жизни - любовь Вронского - и испытывает в связи с этим все возрастающие чувства ревности, страха и обиды; Вронский же, во многом не понимая ее состояния, старается сохранить известную свободу своего поведения, вызывая тем самым в Анне новые муки ревности, отчаяния и раздражения. Вот как Толстой описывает этот взаимообусловленный психологический процесс:
Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, для него раскаяние в том, что он поставил себя ради нее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтобы облегчить, делает еще более тяжелым.
В целях полноты изображения психологических состояний Толстой не избегал иногда и повторения одних и тех же слов в одной фразе, если такое повторение было необходимо для максимальной точности обрисовки этих состояний. Так, передавая в «Отрочестве» состояние Николеньки, поссорившегося с Володей, Толстой писал:
Проходя мимо Володи, несмотря на то что мне хотелось подойти и помириться с ним, я надулся и старался сделать сердитое лицо. Володя, в это время поднял голову и с чуть заметной добродушно-насмешливой улыбкой смело посмотрел на меня. Глаза наши встретились, и я понял, что он понимает меня, и то, что я понимаю, что он понимает меня...
Пушкин в своих прозаических произведениях раскрывал характеры людей, изображая главным образом их поступки, поведение. Поэтому в большинстве случаев пушкинские фразы коротки, лаконичны: факты переданы с такой прозрачной ясностью, что выводы естественно вытекают из них. Вот характерное для Пушкина построение фраз:
В доме коменданта был я принят как родной. Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузьмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностью. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостью так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мной дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашел благоразумную и чувствительную девушку.
Лермонтов усвоил пушкинский лаконизм передачи фактов в коротких предложениях, но в то же время был склонен и к более полному раскрытию психологических состояний действующих лиц. В его прозе мы находим наряду с простыми, несложными предложениями и более сложные и даже такие, которые в известной степени предваряют уже поэтический синтаксис Л. Толстого. Сравним несколько отрывков и отдельных предложений из «Героя нашего времени».
Так прошло около часа. Месяц светил в окно, и луч его играл по земляному полу хаты. Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно: кто-то вторично пробежал мимо и скрылся бог знает куда.
Она села против меня тихо и безмолвно и устремила на меня глаза свои и не знаю почему, но этот взор показался мне чудно нежен: он мне напомнил один из тех взглядов, которые в старые годы так самовластно играли моею жизнью.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности; идеи - создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует. От этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением при сидячей жизни и скромном поведении умирает от апоплексического удара.
В первом случае точное изложение фактов, во втором - обрисовка явления, связанного с внутренними движениями мысли и чувства, в третьем - дневниковая запись исповедующегося перед собой человека. И как различны все эти фразы, и как строго соответствует их строение стоящим перед писателем в каждом случае задачам!
Приведенные нами примеры показывают обусловленность синтаксического строя поэтической речи общим характером творческого дарования писателя. В зависимости от общих для данного писателя принципов изображения людей и их жизни находится и строй его речи. Этот строй максимально разнообразится при обращении к различным объектам изображения или при передаче различных мыслей и чувств. При воспроизведении разнокачественных предметов писатель не может придерживаться одного и того же синтаксического строя, так как форма тогда бы не соответствовала содержанию. Вот, например, Пушкин рисует картину наводнения в «Медном всаднике».
Осада! Приступ! Злые волны,
Как воры, лезут в окна. Челны
С разбега стекла бьют кормой.
Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам!
Восклицательные предложения, бессоюзное перечисление многообразных следствий наводнения создают поистине динамическую картину стихийного бедствия, описываемого поэтом.
И в том же «Медном всаднике» Пушкин придает повествованию торжественно-эпический тон, рассказывая о результатах деяний «строителя чудотворного».
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова.
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва.
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Необычайное для Пушкина обилие простых предложений, составляющих одно сложное, передает величие одного из дел Петра I во всей полноте и значимости.
Что же касается третьего фактора, неразрывно связанного с двумя первыми,- расчета на читателя, то следует напомнить, что великие писатели неизменно избегали всяких формалистических ухищрений, мудреной запутанности, стремясь к тому, чтобы их произведения действительно стали всеобщим достоянием.
Мечтая о том времени, когда Белинский и Гоголь станут доступны народу, передовые писатели стремились подготовить для этого нужную почву. Достаточно вспомнить Некрасова, многие произведения которого уже в его время стали истинно народными песнями. Синтаксис произведений Л. Толстого сложен. Но в некоторых случаях, например в сказках и рассказах, предназначенных для современных ему широких кругов еще мало подготовленных читателей, писатель прибегал к простейшим словосочетаниям, понятным каждому. Вот, например, начало его рассказа «Алеша Горшок»:
Алешка был меньшой брат. Прозвали его Горшком за то, что мать послала его снести горшок молока дьяконице, а он споткнулся и разбил горшок. Мать побила его, а ребята стали дразнить его Горшком. Алешка Горшок - так и пошло ему прозвище.
Такое упрощение синтаксиса в рассказе, адресованном читателям из народа, имело тогда большое значение. Понятно, что в современных условиях непрерывный культурный рост советского народа дал возможность советским людям сделать своим неотъемлемым достоянием гениальные творения художественной литературы, в том числе и такие великие творения Л. Толстого, как «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение».
Поэтические фигуры языка. Выше говорилось о той роли, которую в поэтической лексике играют при определенных обстоятельствах особые лексические ресурсы и изобразительные средства языка. В поэтическом синтаксисе подобная роль принадлежит так называемым фигурам поэтической речи.
Стремясь сосредоточить внимание читателей на том или ином явлении или той или иной проблеме, писатель подчас ставит так называемый риторический вопрос. Ставится он лишь для того, чтобы привлечь внимание к отдельному явлению, а отнюдь не для того, чтобы получить ответ от читателей или слушателей. В «Майской ночи» Гоголь писал, обращаясь к читателям: «Знаете ли вы украинскую ночь?» Этим вопросом писатель сосредоточивал внимание на особой красоте украинской ночи, которую он увидел, почувствовал и показал в своей повести-сказке. Читатель уже был знаком тогда с поэтическим описанием украинской ночи Пушкиным:
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но Гоголь по-иному воспринимал красоту этой ночи и хотел передать свое восприятие читателям. Поэтому, поставив риторический вопрос, сам на него ответил: «О, вы не знаете украинской ночи!» И действительно, такой красоты украинской ночи еще никто в то время не показал в художественном произведении. В картине, созданной в «Майской ночи», предстали и «океан благоуханий», и «недвижно, вдохновенно» ставшие леса, и «величественный гром украинского соловья», и «толпы серебряных видений» в человеческой душе, навеянные чудесной ночью,- предстала в новой, незнаемой еще красоте эта «божественная ночь», «очаровательная ночь». Риторический вопрос помог в данном случае подготовить читателей к восприятию того нового, что изображено в чудесной гоголевской сказке.
Ту же функцию, что и риторические вопросы, выполняют риторические обращения и восклицания. Часто в ходе повествования писатель обращается к читателям, действующим лицам, предметам и явлениям. Это делается им не для того, чтобы получить на них тот или иной отклик, а для того, чтобы заострить внимание на объекте обращения и вызвать у читателей определенное отношение к этому объекту. Широко распространены, например, риторические обращения у Пушкина. Приведем несколько обращений из романа «Евгений Онегин»:
Мой бедный Ленский! За могилой
В пределах вечности глухой
Смутился ли, певец унылый,
Измены вестью роковой...
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью...
Цветы, любовь, деревня, праздность.
Поля! Я предан вам душой.
Сосредоточение внимания на определенном предмете и внушение определенного к нему отношения достигается и риторическими восклицаниями. Иногда они сочетаются с риторическими обращениями, что еще более усиливает выражаемые поэтами мысли и чувства. Например, у А. Блока:
О, весна без конца и без краю -
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Относятся к фигурам и такие синтаксические конструкции, которые основаны на повторении отдельных слов, несущих основную смысловую нагрузку. Примеры повторения можно найти в монологе автора в «Театральном разъезде» Гоголя, Прослушав «пеструю кучу толков» после окончания представления комедии, автор подводит итоги всему сказанному и останавливается на презрительном замечании одного из зрителей, назвавшего творения литературы «побасенками».
Побасенки! - восклицает автор.- А вон протекли веки, города и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось все, что было, а побасенки живут и повторяются поныне... Побасенки! ...А вон стонут балконы в перилы театров; все потряслось снизу доверху, превратясь в одно чувство, в один миг, в одного человека... и гремит дружным рукоплесканьем благодарный гимн тому, которого уже пятьсот лет как нет на свете. Побасенки! А вон среди сих же рядов потрясенной толпы пришел удрученный горем и невыносимой тяжестью жизни, готовый поднять отчаянно на себя руки, и брызнули вдруг свежительные слезы из его очей, и вышел он примиренный с жизнью и просит вновь у неба горя и страданий, чтобы только жить и залиться вновь слезами от таких побасенок. Побаеенки! Но мир задремал бы без таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души. Побасенки! О, да пребудут же вечно святы в потомстве имена благосклонно внимавших таким побасенкам...
Повторение начальных слов или словосочетаний в предложениях, стихах или строфах называется анафорой.
Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством...
(Лермонтов)
Повторение заключительных слов или сочетаний в предложениях или строфах называется эпифорой. Примером эпифоры могут послужить исполненные горькой иронии заключительные стихи каждой строфы в сатирическом стихотворении Некрасова «Нравственный человек»: «Я никому не сделал в жизни зла».
Повторение слов или выражений в конце одной фразы или одного стиха и в начале другой фразы или другого стиха называется стыком. Использует, например, этот типичный для народной поэзии прием Лермонтов в «Песне про купца Калашникова». Он так пишет о смерти Кирибеевича:
Повалился он на холодный снег,
На холодный снег, будто сосенка,
Будто сосенка во сыром бору...
Усиление обычно предполагает расположение слов и выражений по принципу их возрастающей силы (например, «Я говорил, убеждал, требовал, приказывал). Однако в поэтической практике усиление в большинстве случаев употребляется не в такой буквальной форме.
Поэтическое усиление, как и повторение, сосредоточивает внимание на определенном объекте, мысли, чувстве, придает большую силу и выразительность их передаче. Гоголь, характеризуя любовь к невесте безыменного молодого человека, упоминаемого в «Старосветских помещиках», писал: «Я знал его влюбленным нежно, страстно, бешено, дерзко, скромно...» Передавая впечатление, произведенное на Пискарева («Невский проспект») прекрасной незнакомкой, Гоголь так рисует состояние влюбленного художника:
...дыхание занялось в его груди, все в нем обратилось в неопределенный трепет, все чувства его горели, и все перед ним окинулось каким-то туманом. Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз.
Параллелизм - развернутое сопоставление двух или нескольких явлений, данное в сходных синтаксических конструкциях. По своей функции параллелизм сближается со сравнением. Широко применялись параллелизмы в народной поэзии. Например:
Уж как пал туман на сине море,
А злодей-тоска в ретиво сердце;
Не сходить туману с синя моря,
Уж не выйти кручине из сердца вон.
Примеры параллелизмов можно найти и в произведениях классиков:
Куда ветер дует в поднебесья,
Туда мчатся и тучки послушные;
Когда сизый орел зовет голосом
На кровавую долину побоища,
Зовет пир пировать, мертвецов убирать,
К нему малые орлята слетаются:
Ты наш старший брат, нам второй отец
Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
А уж мы тебя, родного, не выдадим.
(Лермонтов)
Противоположение - одна из фигур, представляющая собой такое словосочетание, в котором раскрытие противоречий между явлениями или внутри одного явления обычно осуществляется при помощи ряда антонимических слов и выражений. Примеры противоположения нами были уже приведены (см. раздел «Синонимы и антонимы»). Можно добавить яркое противоположение, данное Державиным:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю;
Я царь - я раб; я червь - я бог! -
и выразительную антитезу в стихотворении А. Блока:
Пусть светит месяц - ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье,-
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Умолчание - пропуск в речи отдельных слов, а иногда и целых словосочетаний. Чаще всего писатели прибегают к фигуре умолчания тогда, когда нужно передать речь человека, чем-либо сильно взволнованного и неспособного поэтому излагать мысли в их полноте и внутренней связи, или тогда, когда умолчание помогает пониманию особой сложности изображаемого явления, с трудом поддающегося словесному изображению. В «Полтаве» Пушкина Мария, узнав от матери о готовящейся казни отца и о роли в этой казни Мазепы, подавлена. Она восклицает:
Что со мною?
Отец... Мазепа... казнь... с мольбою,
Здесь, в этом замке, мать моя -
Нет, иль ума лишилась я,
Иль это грезы...
Тургенев, заканчивая «Дворянское гнездо» сценою последней встречи Лаврецкого с Лизой, стремится передать пережитую его героями трагедию. Для того чтобы сила и сложность чувств Лаврецкого и Лизы были восприняты читателями, писатель прибегает к фигуре умолчания, открывая простор для размышлений самих читателей:
Что думали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... На них можно только указать - и пройти мимо.
Созданию особой выразительности речи служат и такие фигуры, как инверсия, бессоюзие и многосоюзие.
Инверсией называется необычный порядок слов в предложении. Ставя то или иное слово, несущее основную смысловую нагрузку, на необычное для него место во фразе, писатель тем самым обращает на него особенное внимание. Вот несколько инверсий из стихотворения Маяковского «Левый марш»: «Словесной не место кляузе»; «Пусть, оскалясь короной, вздымает британский лев вой»; «Пусть бандой окружат нанятой»; «Глаз ли померкнет орлий».
Бессоюзное соединение слов или предложений придает речи известную стремительность и обычно применяется при обрисовке быстрой смены картин или ощущений. Например:
Катятся ядра, свищут пули;
Нависли хладные штыки.
(Пушкин)
Многосоюзие создает раздельность речи, подчеркивает особую значительность каждого отделенного союзом слова:
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
(Лермонтов)
Нередки случаи соединения бессоюзия с многосоюзием. Например, у Пушкина:
Бой барабанный, клики, скрежет,
Гром пушек, топот, ржанье, стон,
И смерть и ад со всех сторон.
Последний стих звучит как обобщение предыдущих.
Так, создание в литературе «формы жизни» требует многостороннего и разнообразного использования писателями различных языковых средств, черпаемых из сокровищницы языка народа и всячески совершенствуемых самими художниками слова.

Введение

Художественная литература конца 20-го - 21-го века дала нам массу известных авторов и их творений, но мы остановили выбор на Викторе Олеговиче Пелевине, писателе, чьи произведения известны своей мистичностью и философичностью и не каждому читателю понятны. "Французский журнал" включил Виктора Пелевина в список тысячи самых значимых современных деятелей мировой культуры, а в конце 2009 года он был признан самым влиятельным интеллектуалом России. Кроме того, писатель является обладателем награды "Большая Книга 2007" за роман "Empire V”.

Изучением языка художественной литературы занимались всем известные ученые-лингвисты В.В. Виноградов, И.А. Бодуэн де Куртенэ и наши, к сожалению, ныне покойные современники Г.П. Мельников и С.С. Аверинцев.

Что касается непосредственно творчества Пелевина, то его критикуют многие литературоведы нашего времени. В силу своей чрезмерной загадочности Виктор Олегович довольно редко находит понимание в кругу писателей, критиков и журналистов. Даже друг, литературовед Вячеслав Курицын, отказывается как-либо комментировать творчество Пелевина.

Современные литературные критики П. Бассинский, А. Немзер, А. Архангельский и М. Золотоносов единогласно негативно оценивают произведения В.О. Пелевина, хотя и находят их неординарными.А. Немзер считает, что пелевинские сочинения вообще не заслуживают никакого литературоведческого анализа. Так или иначе, творчество загадочного писателя до конца не изучено. Впечатления от его произведений могут быть весьма разнообразными, но никто не останется равнодушным. Поэтому творения Пелевина еще долго будут обсуждаться и не потеряют своей актуальности.

Цель работы - описать изобразительно-выразительные средства, использованные В.О. Пелевиным в повести "Хрустальный мир".

Достижение поставленной цели связано с решением ряда задач :

1. Ознакомиться с понятием "язык художественной литературы".

2. Выявить основные группы лексических единиц, используемые В.О. Пелевиным в повести "Хрустальный мир для создания художественных образов.

3. Определить виды тропов, используемые В.О. Пелевиным в повести "Хрустальный мир для создания художественных образов.

Объект исследования - текст повести "Хрустальный мир", написанной В.О. Пелевиным в 1991 году.

Предмет исследования - языковые изобразительно-выразительные средства в повести "Хрустальный мир".

Материалом для исследования послужили изобразительно-выразительные средства, выявленные в повести "Хрустальный мир".

Структура работы : введение, две главы, выводы, список использованных источников и приложения.

Теоретические основы изучения языка художественной литературы

Языком художественной литературы называется язык, на котором создаются литературные произведения (его лексика, грамматика, фонетика), иногда, в некоторых обществах, совершенно отличный от повседневного, обиходного ("практического") языка; в этом смысле язык художественной литературы - предмет истории языка и истории литературного языка. Поэтический язык - система правил, лежащих в основе художественных текстов, как прозаических, так и стихотворных, их создания и прочтения (интерпретации); эти правила всегда отличны от соответствующих правил обиходного языка, даже когда, как, например, в современном русском языке, лексика, грамматика и фонетика обоих одни и те же; в этом смысле язык художественной литературы, выражая эстетическую функцию национального языка, является предметом поэтики, в частности исторической поэтики, а также семиотики, именно - семиотики литературы.

Язык является главным средством изображения жизни в литературе. Основные формы литературных произведений связаны с использованием языка. "Первоэлементом литературы является язык, основное орудие ее и - вместе с фактами, явлениями жизни - материал литературы" (М. Горький). Все остальные средства художественно-образного воспроизведения жизни (сюжет, композиция, жанры) представляют собой реализацию изобразительных возможностей языка .

Изучению языка художественных произведений в наше время уделяется много внимания, этой теме посвящено большое количество статей и научных исследований, но, к сожалению, все они далеки не только от решения данной проблемы, но и от хоть сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Изучение языка художественного произведения очень тесно связано с задачами исследования языка художественной литературы и ее стилей и, кроме того, с исследованием языка того или иного писателя. Понимание словесного состава и композиции художественного произведения во многом зависит от правильного освещения функциональных своеобразий языка художественной литературы в соответствующую эпоху, от научного истолкования категорий и понятий художественной речи, "поэтического языка", от знания исторических закономерностей развития литературных стилей, от степени изученности индивидуального стиля данного автора и т.п.

Основной категорией в сфере лингвистического изучения художественной литературы считается понятие индивидуального стиля (своеобразной, исторически обусловленной, сложной, но представляющей структурное единство системы средств и форм словесного выражения в ее развитии). В стиле любого писателя, в зависимости от его художественных замыслов, сгруппированы, внутренне связаны и эстетически оправданы все использованные художником языковые средства. Наряду с этим в стилистике индивидуально-художественного творчества иногда заметнее и острее выступают элементы будущей системы национально-литературного языка и ярче отражаются функциональные пережитки языкового прошлого. В голосе великого художника часто слышится голос всего народа. По причине сложности всех этих взаимоотношений исторические законы развития литературных стилей еще совсем не раскрыты.

Путь конкретно-исторического изучения "языка" отдельных художественных произведений может привести к решению больших проблем стиля писателя и языка художественной литературы .

Вопрос о языке какого-либо конкретного произведения художественной литературы более органичен и более специфичен.

Язык одного и того же писателя в разных произведениях может быть абсолютно разным. М. Исаковский говорил о поэзии: "Даже в пределах поэзии, создаваемой одним и тем же человеком, нельзя пользоваться одним и тем же "секретом", открытым раз и навсегда. Такого "секрета" быть не может. В каждом отдельном произведении поэта - если, конечно, это произведение по-настоящему талантливо - заключен уже свой особый "секрет"" .

Целью и задачей изучения языка художественных произведений "является показ тех лингвистических средств, посредством которых выражается идейное и связанное с ним эмоциональное содержание литературных произведений" .

Изучение языка художественного произведения должно опираться на глубокое понимание социальной жизни соответствующего периода, на знание культуры, литературы и искусства этой эпохи, на представление об общенародном разговорном и литературном языке и его стилей в то время,. На глубокое проникновение в творческий метод автора и в своеобразие его индивидуального словесного мастерства .

Специфика языка - средства общения людей, единого для всего общества в целом, сфера действия которого почти безгранична во всех областях жизни и деятельности человека, - определяет и особые возможности художественного воспроизведения жизни в литературе. Отсюда возникает возможность неограниченной полноты охвата в литературе человеческой жизни во всем ее многообразии.

Необходимые для образного воспроизведения жизни смысловая и изобразительно-выразительная точность и яркость языка связаны с особо тщательным отбором и художественным использованием языкового материала в литературных произведениях.

Поясняя характер необходимого в художественном творчестве отбора языкового материала, М. Горький указывал, как на образец в этом отношении, на "великий, могучий" язык классиков русской литературы: "Это подлинно литературный язык, и хотя его черпали из речевого языка трудовых масс, он резко отличается от своего первоисточника, потому что, изображая описательно, он откидывает из речевой стихии все случайное, временное и непрочное, капризное, фонетически искаженное, не совпадающее по различным причинам с основным "духом", то есть строем, общеплеменного языка".

Очень ясно Горький охарактеризовал и художественные задачи использования слова в литературном произведении. Необходимо, писал он, "чтобы слова дали живую картину, кратко отметили основную черту фигуры, укрепили сразу в памяти читателя движения, ход и тон речи изображаемого лица" .

Эти положения вплотную подводят нас к вопросу об отношении языка литературы к народному языку и к вопросу о художественной образности языка литературных произведений.

Литературный язык - это язык художественной литературы, публицистики, критики, научных статей, газет. В художественной литературе общие особенности литературного языка видны полнее и отчетливее.

Кроме того, язык литературных произведений наделен и рядом специфических черт. Это - художественно образный язык.

Художественная литература - это та область действия литературного языка, где связь его с народным языком выражается особенно живо, непосредственно, многогранно и гибко. Основным источником выразительности, глубины и силы великих творений литературы является народ, его живая разговорная речь. Разница между языком народа и произведений великих писателей, создателей литературного языка в том, что в их произведениях народный язык является взору в более совершенном виде. "Язык создается народом, - говорил Горький. - Деление языка на литературный и народный значит только то, что мы имеем, так сказать, "сырой" язык и обработанный мастерами". Это же отмечал и Н.В. Гоголь, который указывал, что в живой разговорной речи те совершенные формы, которые находит в ней литература, представлены, как "еще глыбы", и подчеркивал, что эти богатства народной речи дают писателю те "драгоценные материалы", которые так необходимы создателям художественных образов .

Поэтому понятно, что чем ближе писатель к народным источникам поэтической речи, тем богаче, значительнее изобразительные возможности его языка.

Постоянно обогащаясь из народных источников, язык произведений художественной литературы в то же время и сам обогащает народный язык, совершенствуя его формы в мастерском использовании их великими писателями.

Художественно-образным называется язык, которому придаются свойства образного воспроизведения действительности. Это язык, передающий индивидуальное в людях и жизненных явлениях изобразительно, т.е. в непосредственно жизненной форме. В лучших произведениях художественной литературы изобразительность языка служит типизации жизненных явлений .

Иногда ошибочно считают, что образность языка заключается в наличии в нем ряда специальных изобразительно-выразительных средств, например, таких, как тропы, фигуры поэтической речи. Но это не так. Значение этих средств, подробнее о которых мы расскажем в дальнейшем, состоит в том, что они помогают создать образность языка.

Образность языка создается в нем не прямо и непосредственно. Язык становится образным только в единой системе всех средств раскрытия содержания в произведении (характеры, конфликты, сюжет, композиция). Вне этой системы он таковым стать не может. Образность языка есть результат тесного взаимодействия средств языка и всех других средств образного раскрытия содержания в литературном произведении. Только в системе этого взаимодействия определительно-характеристические и эмоционально-выразительные средства языка становятся образно-выразительными.

Важной особенностью языка литературных произведений является его эстетическое значение.

Определение эстетического значения языка лучших литературных произведений не ограничивается только тем, что это классически правильный язык, являющийся образцом, нормой литературного языка. Это - всего лишь одно из условий, обусловливающих красоту языка художественной литературы.

Вторым очень важным условием в произведениях литературы является совершенное соответствие особенностей языка созданию образов, устремляющих читателя к прекрасному.

Красота языка в произведении достигается не тем, что писатель специально отбирает для изображения жизни только "красивые" слова. В основном автор добивается этого с помощью самых обычных для языка слов и выражений, воздействие которых, тем не менее, в контексте образно-выразительной речи получает эстетическую направленность.

В поэтической речи язык становится средством образного выражения оценки жизненных явлений в свете авторского идеала прекрасного .

Выводы к Главе 1

Язык художественной литературы - это тот язык, на котором создаются литературные произведения.

Его своеобразность заключается в том, что он является главным средством изображения жизни в литературе, причем охватывает ее в полном объеме и передает все ее особенности живо и красочно, так, что перед глазами читателя возникает описываемая картина и оживают изображаемые люди.

языковое образное средство пелевин

В литературном произведении средством создания художественных образов является язык. Слово - одежда всех фактов, всех мыслей. Создание живых картин или живое выражение человеческих переживаний, чувств, эмоционально окрашенных мыслей, возможно только при владении писателем всем богатством его национального языка. Понимание той колоссальной роли, которую играет в творениях литературы язык как ср-во созд. худ. образов, проясняет истинный смысл определения его как первоэлемента и даёт нужное направление анализу словесных изобразительных ср-в. Язык героев: Язык того или иного человека характеризует особенности его жизненного опыта, культуры, склада ума, психологии. В речи няни Лариной лишь выражение «Да, пришла худая череда. Зашибло» является просторечием, характеризующим Филипьевну как крестьянку. Очень осторожно писатели вводят в речь действующих лиц поговорки, словечки, составляющие индивидуальную особенность речи данного лица. У Гоголя каждый герой имеет свою речевую особенность. Сладкие речи Манилова, грубость, топорная прямота Собакевича, изворотливость Чичикова: с каждым он говорит, применяясь к его характеру. Язык автора, имеет организующую роль в оформлении речи, часто - особая интонация. Которая так или иначе сказывается и в речи действующих лиц. Язык литературного произведения не состоит из какого-то набора поэтических слов, а использует всё богатство как литературного, так и «речевого» языка того или иного народа. (Синонимы, антонимы, эпитеты, сравнения, метафоры, метонимии, синекдохи, олицетворения - все средства изобразительно-выразительной речи).

Билет 23

Лирика как литературный род. Понятие о лирическом герое.

Главное в лирике - это эмоционально окрашенные размышления и описания. Главный объект художественного познания в лирике - это характер самого носителя речи, его внутренний мир, эмоциональное отношение к жизни. Лирика -- (от лира - муз. инструмент) род лит-ры, в кот. важен не объект, а его состояние и процесс речевого общения. Если для эпоса характерна сюжетность и наполненность событиями, то лирика характеризуется впечатлениями, ассоциациями - экспрессивность. В древнегреческой лит-ре в эпосе - созерцание, в лирике ч-к отдается внутренним переживаниям, в драме вступает в конфликт. Далее - взаимопроникновение. В романе могут свободно сочетаться разные роды лит-ры. Для европ. лирики хар-но соединение объекта и субъекта в одном лице. Центральный персонаж лирического произведения - сам автор и его переживания. Поднимаются вечные темы любви, смерти, красоты, смысла жизни. Изображение внешнего мира служит для самовыражения героя, когда отсутствует прямо выраженное "я" автора. Лирические сказания имеют различные формы: - автопсихологическая лирика -- предметом является внутренний мир героя, лирический герой совпадает с автором. Речь ведется от первого лица - монолог. - ролевая лирика -- лирический герой не совпадает с автором, речь ведется от лица выраженного в тексте персонажа. - медитативная лирика - эмоционально насыщенное раздумье о чем-либо (лирика чувства, лирика мысли, лирика описания и лирика повествования). Также лирическое сказание может быть в форме диалога героев, обращения к неопределенному лицу, чувства сквозь сюжет (баллада).

Лирика классифицируется по жанрам и темам. Жанр - исторически сложившаяся тема. По жанрам лирика делится на: - принадлежащую к разным родам лит-ры (эпич.,драм., лирич.) - в рамках родов по эстетическому качеству (любов., сатирич.,лирич.) (медитативная лирика) -жанровая разновидность, родственная философской лирике, но с ней не сливается, стихотворения - созерцание, направленное на понятие закономерности бытия. В России появляется в н. 19в. Моду вытесняют элегии (медит. лирика). Развитие медит. лирики -- отказ от созерцательности к философским размышлениям. Тематическая классификация лирики носит условный характер, отражает не эстетический смысл произведения, а служит лишь примером, отправной точкой для анализа:1) в народном тв-ве - по функции - напевы (свадьба, похороны)2) в античной лит-ре - по хар-ру исполнения - хоровая и индивидуальная (дифирамб, элегия)3) в лит-ре классицизма и эпохи Возрождения - по соц. Предназначенности 4) лит-ра 19 в. - оды. Верх развития лирики - античная поэзия (Сафо). К.18-н.19в.- осмысление, связанное с расцветом романтизма. На первом плане субъективное понимание мира. В к.19-н.20в. лирика перестала отождествляться с поэзией. Этому способствовало появление "гибридов" - лироэпич. поэмы, лирическая проза. Лироэпический жанр - сюжетное представление о событиях в сочетании с медитативными рассуждениями ("Мертвые души"), часто прямое участие автора в сюжете ("Анна Снегина"). Лирическая проза отличается от эпоса определенностью выраженности фабулы и большое число перипетий, от лирики - субъект и выразительность деталей, лейтмотив. Лирике хар-на напевность и музыкальность. Опирается на ассоциации, дополнительные интонации и смысловые оттенки. Способна передавать сложные душевные состояния. На первом плане - нечеткие мерцающие образы, зыбкие речевые конструкции. Подключает к образному мышлению. В основном - стихотворные произведения. Часто интонации перемещаются в акустическую сферу, значения слов размываются. Лирические высказывания тяготеют к афористичности. В лирике в силу субъективности не важно где, что и когда произошло, а важен отпечаток в душе автора. Пространство и время не имеют значения. Лирический герой: образ поэта в лирике, один из способов раскрытия авторского сознания. Это своеобразный художественный «двойник» автора-поэта.

Билет 24

Сказ и его функции в произведении. Сказ и проблемы автора. + карточка

Сказовое повествование (сказ) ведётся в манере, резко отличающейся от авторской, и ориентируется на формы устной речи. Сказ получил распространение в русской литературе 19 века, начиная с 30-х годов. Например, в слегка пародийных «Повестях Белкина» Пушкина даётся сочувственно-ироническая характеристика не только действующих лиц, но и рассказчиков. Подобной формой повествования пользовались Гоголь и Лесков. Сказ позволяет писателям свободнее и шире запечатлеть различные типы речевого мышления, прибегать к пародиям. Строится в порядке говорения, ориентирован на современную живую, резко отличную от авторской, монологическую речь рассказчика, вышедшего из какой-либо экзотической для читателя (бытовой, национальной, народной) среды. В сказе широко используется просторечие, диалектизмы, а также профессиональная речь. Наиболее распространены две формы сказа: первый, ведущийся от первого лица вполне определённого рассказчика. Он особенно близок к живой интонации устной речи. вторая форма обходится без введения реального рассказчика. Проблемы автора: Обращение к сказу чаще всего связано со стремлением писателей нарушить сложившуюся консервативную литературную традицию, вывести на сцену нового героя и новый жизненный материал. (Сказы Бажева)

Билет 25

Литература и мифология.

Мифология восходит к тем временам, о которых почти не сохранилось сведений. Миф - нечто среднее между наукой и необъяснимым. Миф возник как объяснение того, что происходит в действительности. В основе произведения литературы лежат представления о том, как устроен мир, его явления. Всякая мифология преодолевает подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи воображения. Миф – попытка древних людей ответить на вопрос, как и почему произошло то или иное явление природы или общественной жизни. Созданные древними греками и римлянами мифы о богах, а так же о героях вошли как образцы худ творчества в мировую литературу. Мифы характерны для античной, частично древнерусской литературы. В мифологии мироощущение практически совпадают или становятся очень близкими к законам литературы. Мифы можно подразделить на:- древние мифы (о воскресении Лазаря и др.сюжеты из Евангелия) -воспринимается как данность, готовое понятие. В литературу попадают в готовом виде. Было актуально в Пушкинскую эпоху и практически умерло во второй половине 19 века. Пересказ новыми словами сюжетов из мифов. Введение мифологических имен, воспроизведение старого сюжета новыми словами или осмысление старого явления по-новому,соотнесение с действительностью. Примера на сегодняшний момент не найдем.("Мифотворчество аргонавтов" Лавров, у аргонавтов миф – порождение действительности, наполняется новым содержанием). Неосознанные мифы также широко распространены -коллективная бессознательность.

Каждый вид искусства имеет свой материал для создания образа. В литературе таким материалом является слово. И. Франко в поэме "Лесная идиллия» писал:

Слова - полова, но огонь в одежде слова - Бессмертная, чудотворная фея Правдивая искра Прометея.

Язык разговорный, литературный, художественный

Язык - первоэлемент литературы, средство образного воспроизведения предметов, явлений, содержательная форма. Язык можно условно разделить на разговорный, литературный и художественный. Они входят в общенациональную. Разговорная речь - ненормированная язык повседневного общения. Литературный язык - язык, нормализованная правилам грамматики, чистая, отшлифована. Она формируется на основе народной, появляется на высоком уровне развития нации. В основе украинского литературного языка лежит язык Киевской, Полтавской и Черкасской областей. Литературным языком пишут научные работы, печатают газеты, журналы, ею пользуются в школах, радио, на телевидении. Различают научный, научно-популярный, ораторский, публицистический, официально-деловой (канцелярский) стиле. Научная речь пользуется понятиями соответствующих наук (химии, математики, литературоведения...). В деловой речи используются канцеляризмы (лексические и синтаксические). Художественный язык - литературный, но не ограничивается только литературной. В своих произведениях писатели используют диалектизмы, профессионализмы, архаизмы, слова в прямом и переносном смыслах. Она содержит оценивающий элемент различной окраски: сочувствие, пренебрежение, возмущение, презрение, увлечения. Художественный язык образная, эмоциональная, экспрессивная, отмечается лаконизмом, немногословностью. А. Чехов считал лаконичность сестрой таланта, а А. Некрасов призвал писать так, чтобы словам было тесно, а мыслям - просторно.

Язык автора и язык персонажей

В художественном произведении различают язык автора и язык персонажей. Язык автора - это рассказ о явлениях, событиях, характеры, поступки персонажей, в ней есть оценка людей, фактов. Каждый талантливый писатель имеет свой языковой стиль, свои лексико-синтаксические и интонационно-образные особенности. Мы говорим: "язык Шевченко", "речь Франко", подчеркивая особенности стиля писателя.

Язык персонажей - средство индивидуализации. Она обусловлена возрастом, образованием, профессией, настроением, темпераментом, культурой героя. Язык Возного, например, из пьесы И. Котляревского «Наталка Полтавка» - смесь бюрократической, старославянского и народного лексики. Она характеризует уровень развития сельского чиновника: "Не в состоянии поставить на вид тебе силы любви Моей. Когда бы я имия - того то, как его - столько языков, столько артикулов иле сколько пятам в Магдебургского правы, то и сил не довлило бы на восхваление лепота твоей. Ей-ей. Люблю тебя... до бесконечности ".

Язык каждого персонажа должна иметь свою лексику, свою интонацию, свое строение предложений. Особенности языка персонажей оказываются в монологах, диалогах, косвенной речи.

Лексика художественного языка

Образном воспроизведению мыслей, чувств, переживаний способствуют синонимы, антонимы, омонимы, неологизмы, архаизмы, диалектизмы, варваризмы, профессионализмы, жаргонизмы, арґотизмы.

Синонимы (греч. Synonimos - одноименный) - это слова близкие по значению, но разные по звучанию. Синонимы дают возможность писателю избежать повторения одних и тех же слов, придают языку соответствующего интонационного окраску. Маланка в повести "Fata morgana" ругает Андрея: "Она его отчитывала, она его исповедовала, она кропила его подкуривали и сажала чертями так осторожно, как только можно было в воскресенье, по мессе". И. Котляревский, описывая странствия героя, в юмористическом плане использует синонимы:

Эней по берегу зашел

И сам не знал, куда слонявся,

Глядь - и в город причвалав.

Омонимы (греч. Homos - одинаковый и ОПУТ - имя) - слова, которые звучат одинаково, но имеют разное значение. Например, коса - орудие труда, длинные волосы, полоса земли, которая входит в реку, озеро или море.

Антонимы (греч. Anti - против и ОПУТ - имя, название) - слова с противоположным значением. Принимаются, когда надо противопоставить контрастные явления: радость - горе, добро - зло, любовь - ненависть, день - ночь.

Неологизмы (греч. Neos - новый, logos - слово) - это новые слова. Некоторые неологизмы со временем становятся архаизмами Октябрь, комсомолец, нэп, ликбез. Кроме общеязыковых неологизмов, является индивидуально-авторские. Индивидуально-авторские неологизмы называют неологизмов и (лат. Occasional is-случайный), то есть принятая "один раз". "Неологизмы, - писал Б. Томашевский, - это такие слова, которые создает сам художник, сам поэт, писатель не для того, чтобы дать им всеобщее употребление, ввести их в общеупотребительного языка, в общий словарь, а для того, чтобы читатель чувствовал в процессе восприятия самого художественного произведения, как перед ним рождается новое слово. Неологизм должен всегда восприниматься как некий изобретение именно данного художника, он неповторим. Как только начинают его повторять, вводить в общий словарь, он теряет тот стилистический эффект, на который рассчитывал художник. Художник рассчитывает на неологизм как на слово, создается на глазах у читателя и исключительно для данного контекста ".1 Примеры индивидуально-авторских неологизмов П. Тычины: яблуневоцвитна, нижнотонни, сонцебриз * ный, ясносоколово, акордитись, детски. Неологизмы из произведений В. Винничснка: колиносхильно, политбюристы, зализнисть, чернота.

Словообразовательные обороты, которые не соответствуют общепринятым нормам, называют высокомерной языке. "Литературоведческий слове иик-справочник" использует термин "заумь". Он появился в начале XX в. К высокомерного языка прибегали футуристы. Например, стихотворение М. Семенко "Город" пересыпан такими высказываниями, как осте, сте, би, потому, бу, рухобигы т.

Традиции футуристов продолжают современные неоавангардисты из литературных групп "Бу-Ба-Бу", "ЛУГОСАД", "Пропала грамота".

Архаизмы (греч. Archaios - давний) - устаревшие слова, словосочетания, грамматические или синтаксические формы. Есть такие виды архаизмов:

1) собственно лексические - слова, вытесненные из языка словам с другим корнем: перст - палец, губы - губы;

2) лексико-словообразовательные - отличаются от сегодняшних соответствий приставками, суффиксами: Шкатула - шкатулка, вой воины;

3) лексико-фонетические - отличаются от современных одной или двумя фонемами: злато - золото, пиит - поэт;

4) лексико-семантические употребляются с другими, современными: язык (язык, народ), живот (жизнь).

Эти типы архаизмов представлены в справочнике Шевченко Л.Ю., Резун В.В., Лысенко Ю.В. Современный украинский язык. - М., 1993. - С. 34. Архаизмы используются в различных целях:

1) для воспроизведения колорита эпохи:

А не гонится Византия:

Она боится, чтобы Монах

НЕ зажег Гал ату снова

Или гетман Иван Подкова

Не вышел в море на ралець.

(Т. Шевченко)

2) для предоставления языку возвышенной взволнованности, торжества:

Свет волен, несповитий.

(Т. Шевченко)

3) для иронии:

И по-своему глаголать,

Как немец покажет

Да к тому и истории

Нашу нам расскажет...

(Т. Шевченко)

4) для речевой характеристики лица, говорит.

Устаревшие слова в песне Возного из пьесы И. Котляревского «Наталка Полтавка» вызывают комический эффект: "Вот юных лет не знал любовь, не ощущал возжения в крови".

Разновидностью архаизмов является славянизмы - слова старославянского языка. Шевченко Л.Ю., Резун В.В., Лысенко Ю.В. в книге "Современный украинский язык: Справочник" называют такие признаки славянизмами:

I. Фонетические признаки:

2) звукосочетания ра в начале слова на месте украинском ро: раб;

3) звукосочетания жд на месте Украинские же: вождь, нужда;

4) буква ч вместо украинского ч: священник;

5) буквы ё, ю в начале слов вместо Украинской о, у: единственный, юный, юродивый, юдоль.

II. Словообразовательные признаки:

1) суффиксы существительных -знь, тель, -пня, ство (в абстрактных существительных), тва, -тай: дружба, учитель, братство, святыня, молитва, глашатай;

2) суффиксы -ащ, -ущ, -м (ий) причастного происхождения: трудящийся, грядущий, известный, Неопалимая;

3) префиксы воз, пре-, пред-, со-: воскреснуть, возвестить, премудрый, предтеча, согрешить;

4) компоненты сложных слов благословения, бого-, добро-, зло-, град-: благодать, богослов, добродушный, преступление.

На старославянское происхождение слова может указывать его церковно-религиозная семантика: святой, пророк, суета, создатель, грех Господь.

Видом архаизмов является церковнославянизмы и библеизмы. Церковнославянизмы и библеизмы всегда использовались в лучших образцах нашего писательства. Например, как у Т. Шевченко в "Давида псалмах":

Псалом новый Господу

И новую славу

Воспоем честным собором,

Сердцем нелукавым.

Во псалтыри и тимпане

Воспоем благая,

Яко Бог наказание неправых.

Правым помогает.

Преподобные во славе

И в тихих ложах

Радуются, славословие,

Хвалят имя Божие.

"И стоит Украины перед нашим духовным зрением в огне, как неопалимая купина" (А. Довженко).

Историзм - это устаревшие слова, которые исчезли из употребления, потому что исчезли понятия, предметы, явления. Историзм, в отличие от архаизмов, не имеют синонимов в современном языке. Они используются в произведениях исторической тематики. Историзм является, например, слова: крепостной, царь, князь, гетман, булава.

Диалектизмы (греч. Dialektos - местный говор) - это слова и выражения местного говора. Чаще всего используются в речи персонажей, в авторской речи - реже. Диалектизмы воспроизводят местный колорит и является средством индивидуализации. За счет диалектизмов обогащается литературный язык. И. Франко писал: "Каждый литературный язык до живая и способна к жизни, пока есть возможность, с одной стороны, всисаты все культурные элементы современности, значит, обогащаться новыми терминами и выражениями, соответствующими прогресса современной цивилизации, а не тратя при том слуги основного типа и не переходя в жаргон какой-то специальной слои или кучи людей, а с другой стороны, пока имеет тенденцию обогащаться все более новыми элементами из удельного народной жизни и с различий диалектов народного говора ".

В диалектах украинского языка выделяют три группы: северную, юго-восточную и юго-западную. Есть диалектизмы фонетические, морфологические, лексические, синтаксические Фонетические отличаются от литературной нормы произношением звуков. В стихотворении И. Франко "Каменщики" есть такие фонетические диалектизмы: стою, подняли, пути, своими. Морфологические отличаются от литературной нормы оформлением грамматических форм: ся склонили, буду делала, ногов, я м ходить. Лексические: сесю, гостинец (путь), скотина (скот), шатры (буря).

К лексических диалектизмов относят собственно лексические. Это диалектические синонимы к общенародных слов: дядя (дядя), фура (подвода), клубень, картошка, бобы, крумпли (картофель). Этнографические - это названия местных предметов, которые не используются на других национальных территориях: трембита (духовой инструмент), хижина (шалаш), войлочная шляпа (шляпа). Семантические диалектизмы - это слова, которые имеют значение, отличное от общеязыковой (пироги - вареники).

Фразеологические диалектизмы, "хочет мы свести со света", "нас не отрезали от дела". Синтаксические: "Садимся, сынок, на телегу, потому путь спизнимо" (В. Стефаник - "выводили из села"). Д.И. Ганич, И.С. Олейник в "Словаре лингвистических терминов" (К., 1985) выделяют диалекты племенные (принадлежат племени "как этнической группе людей, входящих в состав большей этнической общности»), профессиональные (объединяют людей определенной профессии или рода занятий), социальные (принадлежат социальной группе). А. Ткаченко использует термин "социолект". К социолекта относит специфический язык педагогов, юристов, художников. В социолект входят и профессионализмы, и жаргон. Есть диалект местный или территориальный.

Диалектизмами нельзя злоупотреблять. Чрезмерное использование диалектизмов делает произведение малопонятным.

Варваризмы (греч. Barbarismos) - иноязычные слова и выражения, которые не стали общеупотребительными. Варваризмами является полонизмы, руссизмы, германизми, англицизмы, галлицизмы (с французского), гебраизм (с древнееврейского "), тюркизмы... Они используются для изображения жизни, быта, обычаев других народов и для создания комического эффекта. Язык, перенасыщена варваризмами, называется макаронической. макаронической языке говорит герой комедии Н. Стары цького "За двумя зайцами" Голохвостый: "Дураки хахлии Идите здравии Што значит простая мужичье? Никакого понятия нету, никакой деликатной хвантазии... так и прет! А вот у меня в галаве по-всегда такой водеволь, што только мерси, затем - образованный человек! Да што впрочем о них? Хватит, довольно! "

И. Качуровский вместо термина "варваризм" принимает французское ентражизмы.

Профессионализмы - слова и обороты, которые употребляют люди определенной профессии. Они используются как средство индивидуализации образов-персонажей и для воспроизводства жизни и быта соответствующего профессиональной среды. В языке сплавщиков леса в реках Карпат используются слова бокор, потому кора ш, плот, збиванка. В повести И. Франко "Борислав смеется" употребляются профессионализмы нафтарни, стоять у Корби, либаты Кипячка.

Жаргон (франц. Jargon, галло-романское gorgone - болтовня) - слова, употребляемые группой людей, объединенных общими интересами, родом занятий. Он имеет специфическую лексику и произношение, однако не имеет собственной фонетической и грамматической системы. Известный жаргон дворянской аристократии, он отмечался изысканностью в подборе слов и выражений. К жаргона обращаются люди определенных профессий, им пользуется молодежь. К молодежной жаргонной лексики принадлежат слова: бабки (деньги), слинять (исчезнуть), бухло (алкоголь), катишь (коньяк), прикид (одежда, манеры). Жаргонное лексику бурсаков использовал А. Свидницкий в романе "Люборацкие".

Классификация жаргона по сфере применения:

Молодежный или сленг: стипуха - стипендия, хвост - академическая задолженность.

Профессиональный: лабух - музыкант, лабать - играть, кон - консерватория, фанера - фонограмма.

Лагерный: баланда - уха, стукач - доносчик.

Классификация жаргона по частям речи:

Существительные: шпора, бомба - работа, труба - мобильный телефон, хавчик - еда, лошарик - парень в очках.

Глагол: клюнуть, повести - поверить, прохаваты - понять, лоханутися - ошибиться, колбаситься - танцевать, туманить - курить.

Прилагательные: прикольный - смешной, безпонтовий - неинтересен. угашена - пьяный.

Наречия: короче - скорее говори, супер, класс - хорошо, прикольно - весело.

Возгласы и звукоподражания: покеда - прощай, м-м - молчун, ни жу-жу - молчать, пусть! - Привет, чая - прощай.

Фразеологические обороты: фильтруй базар - думай, что говоришь, Шевели поршнями - иди скорее, вставить в тему - сказать что-то точно.

Арго (франц. Argot - жаргон) - это разновидность языка, который понятен только для посвященных, засекречена речь замкнутых социальных групп и деклассированных элементов. К арго прибегали ремесленники, лирники, путешествующие торговцы, а также воры, нищие, бродяги. Арготизмы использует И. Микитенко в повести "уркагана", Иван Багряный в романе "Сад Гефсиманский". Арготизмами есть слова "шкет", "лимон", "стоять на шухере".

Близкой к арго есть Тарабарского речь (рус. Тарабара - болтать). Тарабарского речь возникает на основе метатезы (перестановки слогов, звуков, корней слов), чтобы сделать высказывания непонятными для других. Ею пользовались бурсаки, воры. Образцом "тарабарского" "языка могут быть слова Сивиллы из поэмы И. Котляревского" Энеида ":

Борщей как разрабатывать три поденькуеш,

На жуткие засердчить;

И сейчас тяглом закишкуеш,

И в Буркуте закеньдюшить.

Когда же что битком зьязикаеш

И в тереб хорошо зживотаеш,

То на веселые занутрить.

Просторечие - слова и обороты, которые не соответствуют литературном языке. Принимаются с юмористической или сатирической целью. В отличие от диалектизмов, профессионализм и в. жаргонизмов, арготизмов просторечия не ограничивается территорией, профессиональными или социальными группами людей. Характерная особенность современного украинского просторечия - наличие русизмов типа вольница, врач, временно, понтаты, постоянно. Для просторечия характерные фамильярные слова: рожа, харя (лицо), дрыхнуть (спать). Есть просторечия с необычными акцентами: портфель, доцент, было. Просторечия используются для индивидуализации образов и для создания непринужденной беседы.

Вульгаризмы (лат. Vulgaris - грубый, брутальный) - грубые, грубые слова и обороты. В литературном языке не используются. Принимаются преимущественно в речи персонажей. Дидона из поэмы И. Котляревского "Энеида" ругает Энея словами:

Плохой, мерзький, скверный, гадкий,

Ничтожный, хам, кателик!

Повеса, пакостный, престидкий,

Негодный, вор, еретик!